Въ нѣсколькихъ льё отъ Суассона, на берегахъ небольшой рѣки, лежит деревня Брень. Въ VI вѣкѣ она была одною изъ тѣхъ огромныхъ фермъ, въ которыхъ короли франкскіе держали свой дворъ, предпочитая ихъ лучшимъ городамъ Галліи. Королевское жилище не представляло воинственнаго вида зàмковъ среднихъ вѣковъ: то было обширное строеніе, окруженное портиками римской архитектуры, иногда деревянное, тщательно выстроганное и украшенное довольно щеголеватою рѣзьбою1. Вокругъ главного зданія располагались въ порядкѣ жилища дворцовыхъ чиновъ, или изъ варваров, или римскаго происхожденія, и тѣхъ начальниковъ дружинъ, которые, по германскому обычаю, вступили съ своими войнами въ службу короля на особыхъ условіях подчиненности и верности2. Другіе дома, меньшаго размѣра, заняты были большимъ числомъ семействъ, въ которыхъ мужчины и женщины занимались всякаго рода ремеслами отъ мастерства золотыхъ дѣлъ и выдѣлки оружія до тканья и кожевеннаго дѣла, отъ вышиванія шелкомъ и золотомъ до самаго грубаго пряденія льна и шерсти.
Семейства эти большею частію происходили отъ Галловъ, родившихся или на томъ участкѣ, который присужденъ былъ королемъ себѣ на долю при дѣлежѣ завоеванія, или насильно переведенныхъ съ женами и дѣтьми изъ какого-либо сосѣдняго города, для заселенія королевскаго помѣстья. Однако, судя по собственнымъ именамъ, въ числѣ этихъ семействъ были также Германцы и другіе варвары, которыхъ предки пришли въ Галлію вслѣдъ за побѣдоносными дружинами, въ качествѣ работниковъ или слугъ. Впрочемъ, эти семейства, безъ различія ремесла или происхожденія, всѣ считались въ одномъ разрядѣ и носили одно ими литовъ, на языкѣ германскомъ, и фискальскихъ, т.е. приписанныхъ къ фиску или казнѣ, на языкѣ латинскомъ3. Сельскія хозяйственныя строенія, конскіе заводы, хлѣвы, овчарни и житницы, лачуги земледѣльцевъ и избы помѣстныхъ рабовъ дополняли королевскую усадьбу, совершенно подобную, хотя въ большемъ размѣрѣ, волостямъ древней Германіи. Самое положеніе этихъ королевскихъ мѣстоприбываній нѣсколько напоминало зарейнскіе виды: усадьбы эти большею частію были расположены на опушкѣ, а иногда и въ самой срединѣ обширныхъ лѣсовъ, въ послѣдствіи истребленныхъ, но остаткамъ которыхъ дивимся мы еще и понынѣ.
Брень была любимымъ мѣстопребываніемъ послѣдняго изъ сыновей Клодовига, Клотера, даже и тогда, когда смерть троихъ его братьевъ доставила ему королевскую власть на всемъ протяженіи Галліи. Тамъ сберегалъ онъ, въ потаенной комнатѣ, огромные сундуки за тройными замками, въ которыхъ хранилисъ сокровища его: золотая монета, сосуды и драгоцѣнности; тамъ совершалъ онъ важнѣйшія свои государственныя дѣла: созывалъ соборы епископовъ галльскихъ городовъ, принималъ чужестранныхъ пословъ и предсѣдательствовалъ на большихъ собраніяхъ франкскаго народа, за которыми слѣдовали пиры по образцу сохранившихся въ преданіяхъ тевтонскаго племени, пиры, на которыхъ зажаренные кабаны и дикія козы цѣликомъ подавались на столъ, а по четыремъ угламъ комнаты стояли откупоренныя бочки4. Пока война съ Саксами, Бретонами или септиманійскими Готѳами не отзывала Клотера вдаль, онъ катался изъ одного помѣстья въ другое, переѣзжалъ изъ Брени въ Атиньи, изъ Атиньи въ Компьенъ, изъ Компьена въ Вербери, уничтожая по-очередно запасы, заготовленные въ каждомъ изъ королевскихъ помѣстьевъ потѣшаясь съ своими франкскими людьми, leudes5 охотою, рыбною ловлей или купаньемъ, и вербуя многочисленныхъ любовницъ между дочерями фискальскихъ семейств. Нерѣдко эти женщины изъ ряда наложницъ переходили, безъ малѣйшаго затрудненія въ званіе его супругъ и королевъ.
Такимъ образомъ Клотеръ, котораго браки трудно распредѣлить и перечислить, женился на Ингондѣ, дѣвушкѣ самаого низкаго рода. Впрочемъ, онъ не покинулъ своихъ распутныхъ привычекъ, которыя она, какъ жена и рабыня, переносила съ величайшею покорностію. Онъ очень любилъ ее и жилъ съ нею въ совершенномъ согласіи; однажды она ему сказала: «Король, господинъ мой, сдѣлалъ изъ рабыни все, чтò ему было угодно и призвалъ меня раздѣлять съ нимъ ложе; он довершилъ бы эти великія милости, если бы исполнилъ ея просьбу. Въ числѣ слугъ твоихъ у меня есть сестра, по имени Арегонда; дай ей, прошу тебя, мужа храбраго и богатаго, дабы не терпѣла я за нее посрамленія». Просьба эта, подстрекнувъ любопытство короля, возбудила его сластолюбивыя вожделѣнія; онъ въ тотъ же день отправился въ помѣстье, гдѣ жила Арегонда, занимаясь изготовленіемъ и кранешьемъ тканей, ремеслами, предоставленными въ то время женщинамъ. Клотеръ, найдя, что она по крайней мѣрѣ такъ же красива, какъ и сестра ея, взялъ ее съ собою, водворилъ въ королевскихъ покояхъ и возвелъ въ санъ своей супруги. Черезъ нѣсколько дней, онъ пришелъ къ Ингондѣ, и сказалъ ей съ лукаво-добродушнымъ видомъ, равно свойственнымъ его собственному и вообще германскому характеру: «Я не забылъ о милости, которую ты такъ откровенно у меня просила: искалъ для сестры твоей мужа богатаго и разумнаго, но лучше себя никого не нашелъ. Узнай же, что я сдѣлалъ ее своею супругой; я думаю, тебѣ это не будетъ противно». — Да исполнится воля государя моего; какъ будетъ ему угодно, отвѣчала Ингонда, нисколько не смутясь и отнюдь не выходя изъ своей покорности и супружескаго смиренія: — лишь бы меня, рабыни своей, не лишилъ онъ милости6.
В 561 году, послѣ похода на одного изъ своихъ сыновей, котораго, въ наказаніе за возмущеніе, Клотеръ приказалъ сжечь съ дѣтьми и женою, возвратился онъ въ свои бренскія хоромы, скопойный духомъ и совѣстью. Онъ занялся тутъ приготовленіями къ большой осенней охотѣ, бывшей у франковъ особеннымъ торжествомъ. Съ толпою людей, лошадей и собакъ, король отправился въ Кюизскіе лѣса, отъ которыхъ Компьенскій лѣсъ, въ нынѣшнемъ его видѣ составляетъ послѣдній, ничтожный остатокъ. Тамъ, среди этихъ тяжелыхъ упражненій, несвойственныхъ его лѣтамъ, онъ заболѣлъ лихорадкой, приказалъ перенесть себя въ ближайшее свое помѣстье и умеръ тамъ послѣ пятидесятилѣтняго царствованія7. Четыре сына его, Гарибертъ, Гонтранъ, Гильперикъ и Сигбертъ, проводили отцовскій гробъ въ Суассонъ, пѣли псалмы и несли восковые факелы.
Едва погребеніе было совершено, какъ третій изъ четырехъ братьевъ, Гильперикъ, поспѣшилъ въ Брень и заставилъ стражей королевскаго помѣстья выдать себѣ ключи отъ сокровищъ. Овладѣвъ богатствами, собранными отцомъ его, онъ началъ съ того, что роздалъ часть ихъ предводителямъ дружинъ и воинамъ, жившимъ въ Брени и ея окрестностяхъ. Они клялись ему въ вѣрности8, пожимая его руки, провозгласили его конингомъ и обѣщали слѣдовать за нимъ всюду, куда бы онъ ни повелъ их9. Тогда, предводительствуя ими, онъ пошолъ прямо на Парижъ, старинное мѣстопребываніе Клодовига I-го, а впослѣдствіи столицу королевства старшаго сына его, Гидельберта.
Может быть съ обладаніемъ города, бывшаго нѣкогда мѣстопребываніемъ завоевателя Галліи, Гильперикъ соединялъ мысль о первенствѣ; может быть, онъ имѣлъ въ виду только присвоеніе императорскаго дворца, занимавшаго строеніями и садами своими обширное пространство на лѣвом берегу Сены10. Предположеніе это весьма правдоподобно, потому что честолюбивые замыслы франкскихъ королей не простирались далѣе личнаго и немедленнаго стяжанія. — Впрочемъ, Гильперикъ, все еще сохраняя рѣзкій отпечатокъ германскаго варварства, необузданные страсти и безжалостную душу, отчасти полюбилъ уже и римскую образованность: охотно строился, потѣшался зрѣлищами въ деревянныхъ циркахъ, и въ довершеніе всего имѣлъ притязаніе быть грамотѣемъ, богословомъ и стихотворцемъ. Его латинскія вирши, рѣдко подчинявшіяся правиламъ метра и просодіи, находили восторженныхъ поклонниковъ между благородными галлами, которые рукоплескали имъ съ трепетомъ, восклицая, что знаменитый сынъ Сикамбровъ превзошелъ изяществомъ языка сыновъ Ромула, и что рѣка Вагалъ послужитъ образцомъ самому Тибру11.
Гильперикъ вступилъ въ Парижъ безъ всякаго сопротивленія и размѣстилъ своихъ воиновъ въ башняхъ, защищавшихъ мосты этого города, въ то время окруженнаго Сеной. — Но прочіе три брата, узнавъ о такомъ внезапномъ нападеніи, соединились противъ того, который самовольно хотѣлъ захватить долю отцовскаго наслѣдія, и быстрыми переходами пошли на Парижъ съ большими силами12. Гильперикъ не дерзнулъ противостать имъ и, отказавшись отъ своего предпріятія, подчинился условіямъ полюбовнаго раздѣла. Этотъ раздѣлъ всей Галліи и значительной части Германіи совершенъ былъ по жребію, подобно тому, какъ полвѣка назадъ подѣлились между собой сыновья Клодовига. Составлено было четыре доли, соотвѣтствовавшія, съ небольшими измѣненіями, четыремъ участкамъ, носившимъ наименованія королевства Парижскаго, королевства Орлеанскаго, Нейстріи и Австразіи.
На долю Гариберта выпалъ участокъ дяди его Гильдеберта, то-есть королество названное по имени города Парижа; оно простиралось полосой отъ сѣвера къ югу и заключало въ себѣ Санли, Мелёнъ, Шартръ, Туръ, Пуатье, Сентъ, Бордо и города пиренейскіе. Гонтранъ получилъ, съ Орлеанскимъ королевствомъ, удѣломъ дяди своего Клодоміра, всю землю Бургундовъ, отъ Соны и Вогезскихъ горъ до Альповъ и Прованскаго моря. Долю Гильперика составило владѣніе отца его — королество Суассонское, которое франки называли Неостеръ-рикъ (Neoster-rik) или западнымъ королевствомъ, граничившее къ cѣверу Шельдою, къ югу теченіемъ Луары. Наконецъ, восточное королество, или Остеръ-рикъ (Oster-rik) досталось на долю Сигберта, соединившаго такимъ образомъ въ своемъ участкѣ Овернъ, весь сѣверозападъ Галліи и Германіи, до рубежей Саксовъ и Славянъ13. Впрочемъ, города, кажется, считались отдѣльно, и только число ихъ послужило основаніемъ въ составленіи этихъ четырехъ участковъ потому что независимо отъ странности подобнаго поземельнаго раздѣла, встрѣчается много черезполосныхъ владѣній, образованіе которыхъ невозможно объяснить иначе. Такимъ образомъ, Руанъ и Нантъ причислены къ гильперикову королевству, а Авраншъ къ королевству Гариберта, владѣвшаго Марселью; Арль принадлежалъ Гонтрану, а Авиньйонъ Сигберту. Наконецъ, Суассонъ, столица Нейстріи, былъ какъ бы окруженъ четырьмя городами, Санли и Мо, Ланомъ и Реймсомъ, принадлежавшими двумъ королевствамъ, Парижскому и Австразійскому.
Когда жребій опредѣлилъ каждому особую часть городовъ и помѣстій, братья, присягнувъ на мощахъ святыхъ угодниковъ, обѣщали довольствоваться своею долей и не захватывать лишняго ни силою, ни хитростью. Клятва эта скоро была нарушена: Гильперикъ, воспользовавшись отсутствіемъ брата своего, Сигберта, воевавшаго въ Германіи, напалъ въ расплохъ на Реймсъ и овладѣлъ какъ имъ, такъ и многими другими сосѣдними городами. Но онъ не долго пользовался этимъ завоеваніемъ: Сигбертъ, возвратясь побѣдителемъ изъ-за Рейна, отнялъ одинъ за другимъ свои города, и преслѣдуя брата до самыхъ стѣн Суассона, разбилъ его и овладѣлъ столицею Нейстріи. — Имѣя общій характеръ варваровъ, у которыхъ горячность пылка, но не продолжительна, братья примирились и снова поклялись не предпринимать ничего другъ противъ друга. Оба они были буйны, заносчивы и мстительны; — напротивъ того, Гарибертъ и Гонтранъ, будучи старше и не такъ пылки, любили миръ и спокойствіе. Вмѣсто грубой и воинственной осанки своихъ предковъ Гарибертъ любилъ принимать спокойный и нѣсколько мѣшковатвый видъ властей, которыя въ галльскихъ городахъ творили судъ по римскимъ законамъ. — Онъ даже имѣлъ притязаніе слыть знатокомъ въ законовѣдѣніи и никакая лесть не была ему такъ пріятна, какъ похвала его судейской ловкости въ разборѣ запутанных дѣл, или искусству, съ какимъ онъ, германецъ по языку и происхожденію, изъяснялся и спорилъ по-латыни14. Въ характерѣ короля Гонтрана, обыкновенно кроткое и почти патріархальное обращеніе, по странной противоположности, соединялось съ порывами внезапной ярости, достойной лѣсовъ Германіи. Однажды, за потерянный имъ охотничій рогъ, онъ предалъ пыткѣ многихъ свободныхъ людей; въ другой разъ велѣлъ умертвить благороднаго франка по подозреѣнію въ убійствѣ буйвола въ королевскомъ помѣстьѣ. — Въ минуты хладнокровія, онъ показывалъ нѣкоторе чувство порядка и законности, особенно выражавшееся въ его религіозномъ усердіи и покорности епископамъ, которые въ тѣ времена были живымъ образцомъ благочинія.
Напротив того, король Гильперикъ, родъ полудикаго вольнодумца, подчинялся только своей прихоти, даже въ тѣхъ случаяхъ когда дѣло касалось церковныхъ догматовъ и католической вѣры. — Власть духовенства для него была нестерпима, и онъ находилъ особенное наслажденіе уничтожать завѣщанія, составленныя въ пользу монастыря или церкви. — Нравы и поведеніе епископовъ были главнымъ предметомъ его застольныхъ остротъ и шутокъ; одного онъ честилъ безмозглымъ, другаго безстыдникомъ, того болтуномъ, а этого сластолюбцемъ. Возрастанію несмѣтныхъ богатствъ, которыми обладала церковь, вліянію въ городахъ епископовъ, воспользовавшихся со времени владычества варваровъ, большею частію правъ прежняго муниципальнаго управленія, — всему завидовалъ Гильперикъ, не находя стредствъ присвоить ихъ себѣ. Вырывавшіяся у него жалобы были не безъ основанія, онъ говаривалъ часто: «Наша казна бѣднѣетъ, достояніе наше отходитъ на церкви! Истинно царствуютъ въ городахъ одни епископы15».
Всѣ вообще сыновья Клотера I-го, кромѣ Сигберта, самаго младшаго, были въ высшей степени невоздержны: они поичти никогда не довольствовались одной женою, покидали супругъ своихъ безъ всякаго сожалѣнія, тотчасъ послѣ брака, и потомъ снова возращали ихъ къ себѣ, по минутной прихоти. Благочестивый Гонтранъ мѣнялъ женъ своихъ почти такъ же часто, какъ и оба другіе брата, и подобно имъ тоже держалъ наложницъ, изъ которыхъ одна, по имени Венеранда, была дочь галла, приписаннаго къ фиску. — Король Гарибертъ разомъ взялъ себѣ въ любовницы двухъ сестеръ удивительныхъ красавицъ, бывшихъ въ числѣ прислужницъ супруги его, Ингоберги; одна изъ нихъ называлась Марковефа и была въ монашествѣ; другая звалась Мерофледой; обѣ онѣ были дочери ремесленника, занимавшагося выдѣлкою шерсти, родомъ варвара, и притомъ лита королевскаго помѣстья16.
Ингеберга, ревнуя своего мужа къ двумъ этимъ женщинамъ, употребляла всѣ возможныя старанія отстранить его отъ нихъ, но не успѣла. Не смѣя однако ни оскорбить своихъ соперницъ, ни прогнать ихъ, Ингоберга придумала хитрость, посредствомъ которой надѣялась отвратить короля отъ недостойной связи. Она призвала отца этихъ молодыхъ дѣвушекъ и заставила его на дворцовомъ дворѣ расчесывать шерсть. Когда онъ работалъ, трудясь изо всѣхъ силъ, чтобъ выказать свое усердіе, королева, стоявшая у окна призвала мужа: — «Поди сюда» — сказала она: — «посмотри, какая тутъ новость». — Король подошелъ, поглядѣлъ во всѣ глаза и, не видя ничего, кромѣ чесальщика шерсти, нашелъ, что шутка ни куда не годится и разсердился17. За тѣм произошло горячее объясненіе между супругами и произвело дѣйствіе совершенно противное тому, котораго ожидала Ингоберга: она была отвергнута, а король женился на Мерофледѣ.
Вскорѣ, найдя, что одной законной жены ему не довольно, Гарибертъ торжественно возвелъ въ санъ супруги и королевы бѣдную дѣвушку, по имени Теодегильду, дочь пастуха. Спустя нѣсколько лѣтъ, Мерофледа скончалась и король поспѣшилъ вступить въ бракъ съ сестрою ея, Марковефой. Этимъ онъ впалъ, по церковнымъ законамъ, въ двойное святотатство, какъ двоеженецъ, и какъ супругъ женщины, принявшей монашество. Рѣшительно отказавшись отъ требованія парижскаго епископа, святаго Жерменя, расторгнуть второй бракъ, онъ былъ отлученъ отъ церкви. Но тогда не настало еще время, когда дикая гордость наслѣдников завоеванія склонялась предъ строгостью церкви: гарибертъ не устрашился такого приговора и оставилъ при себѣ обѣихъ женъ своихъ18.
Из всѣхъ сыновей Клотера, современные разсказы приписываютъ Гильперику наибольшее число королевъ, то-есть, женъ, сочетавшихся съ нимъ по французскому закону, кольцомъ и динаріемъ. У одной изъ такихъ королевъ, по имени Авдоверы, была въ услуженіи молодая дѣвушка, франкскаго происхожденія, по имени Фредегонда, одаренная такою примѣчательною красотою, что король полюбилъ ее съ перваго взгляда. Эта любовь, столь лестная для служанки, ставила ее однако въ опасное положеніе, потому-что подвергала ревности и мщенію госпожи. Но Фредегонда этого не страшилась: будучи столько же хитра, какъ и честолюбива, она задумала, не подвергая себя опасности, подвесть законныя причины для разлученія короля съ Авдоверой. Если вѣрить преданію, ходившегму сто лѣтъ спустя, она въ томъ успѣла, благодаря потворству епископа и простотѣ королевы. Гильперикъ, соединясь съ братомъ своимъ, Сигбертомъ, отправился за Рейнъ, противъ народовъ саксонскаго союза; онъ оставилъ Авдоверу беременною уже нѣсколько мѣсяцевъ. Королева родила дочь прежде его возвращенія, и не зная, крестить ли ее въ отсутствіи мужа, совѣтовалсаъ съ Фредегондой, которая, вполнѣ обладая искусствомъ скрытничать, не возбуждала въ королевѣ ни подозрѣнія, ни недовѣрчивости. — «Государыня», — отвѣчала служанка: — «когда король, господинъ нашъ, возвратится съ побѣдой, увидитъ ли онъ радостно дочь свою не окрещенною19». Королева послушалась совѣта, и Фредегонда начала готовить тайными происками сѣти, въ которыхъ хотѣла уловить ее.
Когда наступилъ день крестинъ, — въ часъ, назначенный для совершенія обряда, крестильня украшена была тканями и цвѣтами; епископъ, въ святительскихъ ризахъ, уже дожидался; но воспріемница, благородная франкская женщина, не являлась, и ее ждали напрасно. Королева, смущенная такой помѣхой, не знала, на что рѣшиться, какъ вдругъ Фредегонда, стоявшая, блихъ нея, сказала: — «Что безпокоиться о крестной матери? Нѣтъ никого достойнѣе васъ быть воспріемницей вашей дочери; послушайтесь меня, будьте ей сами крестной матерью20.» — Епископъ, вѣроятно, подговоренный заранѣе, совершилъ таинство крещенія, и королева удалилась, не понявъ, какое послѣдствіе имѣлъ для нея духовный обрядъ, ею исполненный.
По возращеніи короля Гильперика, всѣ молодыя дѣвушки королевскаго помѣстья вышли встрѣчать его, съ цвѣтами и пѣніемъ хвалебныхъ стиховъ. Фредегонда, подойдя къ нему, сказала: — «Возблагодаримъ Господа за то, что король, господинъ нашъ, одержалъ надъ врагами побѣду, и что Богъ даровалъ ему дщерь! Но съ кѣмъ господинъ мой проведетъ эту ночь? Королева, госпожа моя, — теперь кума твоя и крестная мать дочери своей, Гильдесвинды!» — Если не могу ночевать съ нею, то лягу съ тобой, весело отвѣчалъ король21». Подъ портикомъ дворца, Гильперикъ встрѣтилъ жену свою, Авдоверу, съ младенцемъ, котораго она съ горделивою радостью подала мужу; но король сказалъ ей съ притворнымъ сожалѣніемъ: — «Жена, въ простотѣ ума своего ты совершила преступленіе; отнынѣ не можешь быть моею супругой22.» — И какъ бы строгій блюститель церковныхъ законовъ, король наказалъ ссылкою епископа, крестившаго его дочь, а королеву заставилъ немедленно съ собою разлучиться и, какъ вдову, принять монашество. Въ утешѣніе, онъ подарилъ ей многія земли въ окрестностяхъ Манса (Mans), принадлежавшія фиску; и за тѣмъ женился на Фредегондѣ; отверженная королева, при шумѣ пированій этого новаго брака, отправилась въ обитель, гдѣ, черезъ пятнадцать лѣтъ, была умерщвлена по приказанію прежней своей служанки.
Между-тѣмъ какъ трое старших сыновей Клотера жили такимъ образомъ въ распутствѣ и совокуплялись браками съ служанками, самый младшій, Сигбертъ, не подражая ихъ примѣру, питалъ стыдъ и омерзеніе къ разврату. Онъ рѣшился имѣть только одну супругу и притомъ избрать ее изъ королевскаго рода23. Атамагильдъ, король Готовъ, водворившихся въ Испаніи, имѣлъ двухъ дочерей на-возрастѣ, изъ которыхъ меньшая, по имени Брунегильда, особенно славилась красотою; на нее-то палъ выборъ Сигберта. Многочисленное посольство съ богатыми дарами отправилось изъ Меца въ Толедо, просить у короля Готовъ руки его дочери. Глава посольства, Гогъ, или правильнѣе Годегизель, палатный мэръ Австразіи, человѣкъ искусный въ переговорахъ, успѣшно исполнилъ возложенное на него порученіе и привезъ изъ Испаніи невѣсту короля Сигберта. Всюду гдѣ ни проѣзжала Брунегильда, во время долгаго путешествія своего на сѣверъ, она прославилась, по свидѣтельству одного современника, прелестью обращенія, красотой, благоразуміемъ рѣчей и пріятнымъ разговоромъ24. Сигбертъ полюбилъ ее и въ-продолженіе всей своей жизни сохранилъ къ ней страстную привязанность.
Торжество бракосочетанія совершено было съ великою пышностію, въ 566 году, въ королевскомъ городѣ Мецѣ. Вся знать Австразійскаго Королевства приглашена была королемъ принять участіе въ празднествахъ этого дня. Съѣхались въ Мецѣ, со своими людьми и конями, графы городовъ и правители сѣверных провинцій Галліи, патріархавльные вожди прежнихъ франкскихъ племенъ, оставшихся за Рейномъ, и герцоги Аллемановъ, Баваровъ и Торинговъ, или Тюринговъ25. На этомъ оригинальномъ сборищѣ встрѣчались разныя степени образованности и варварства. Тутъ были и благородные Галлы, вѣжливые и вкрадчивые, и благородные Франки, надменные и суровые, и настоящіе дикари, одѣтые въ звѣриныя кожи, поражающіе грубымъ видом и обращеніемъ. Брачный пиръ былъ великолѣпенъ и оживленъ весельемъ; столы уставлены были золотыми и серебряными блюдами съ рѣзьбою, плодами воинственныхъ грабежей; вино и пиво безпрестанно лилось въ кубки, украшенные дорогими каменьями, и въ буйволовые рога, изъ которыхъ обыкновенно пивали Германцы26. Въ обширныхъ покояхъ дворца раздавались заздравные крики и привѣтстія пьющихъ, громкій говоръ, хохотъ, все шумное выраженіе тевтонской веселости. За удовольствіями свадебнаго стола послѣдовала другая, болѣе-утонченная забава, доступная лишь немногимъ собесѣдникамъ.
При дворѣ австрійскаго короля находился тогда Итальянецъ Венанцій-Гонорій-Клеметіанъ Фортунатъ, путешествовавшій въ то время по Галліи и всюду принимаемый съ великимъ почетомъ. Онъ былъ человѣкъ ума поверхностнаго, но пріятнаго, занесшій изъ своей родины остатокъ той римской утонченности, которая тогда почти уже утратилась по ту сторону Альповъ. Представленный королю Сигберту тѣми изъ австразійскихъ епископовъ и графовъ, которые любили еще прежнюю образованность и о ней жалѣли, Фортунатъ удостоился милостиваго гостепріимства при полуварварскомъ мецскомъ дворѣ. Управляющимъ королевскою казною приказано было отвѣсть ему помѣщеніе, снабжать продовольствіемъ и лошадьми27. Въ изъявленіе своей благодарности, онъ сдѣлался придворнымъ стихотворцемъ и посвящалъ королю и вельможамъ латинскія стихотворенія, которыя, правда, невсегда были для нихъ понятны, хотя они и принимали ихъ съ удовольствіемъ и хорошо за нихъ отплачивали. Брачныя празднества не могли обойдтись безъ эпиталамы: нанцій Фортунатъ написалъ ее въ классическомъ вкусѣ и прочелъ передъ странною толпой, его окружавшей, съ такимъ же важнымъ видомъ, какъ-будто онъ всенародно читалъ ее на Траяновой-Площади, въ Римѣ28.
Въ этомъ произведеніи, единственное достоинство котораго заключается въ томъ, что оно есть послѣдній и слабый отблескъ римскаго остроумія, Венера и Амуръ, два неизбѣжныя лица всякой эпиталамы, являются съ своею принадлежностію стрѣлъ, факеловъ и розъ. Амуръ поражаетъ стрѣлою прямо въ сердце короля Сигберта и спѣшитъ повѣдать своей матери это великое торжество. «Мать, — говоритъ онъ: — «я кончилъ битву!» — Тогда богиня и сынъ ея летятъ по воздуху въ градъ Мецъ, вступаютъ во дворецъ и убирают цвѣтами брачную комнату. Тутъ возникаетъ между ними споръ о достоинствѣ обоихъ супруговъ; Амуръ стоитъ за Сигберта, котораго называетъ новым Ахилломъ, а Венера отдаетъ предпочтеніе Брунегильдѣ, изображая ее слѣдующимъ образомъ:
«О дѣва! Удивленіе мое и обожаніе супруга! Брунегильда, ты свѣтлѣе и блистательнѣй эѳирной лампады! Игра алмазовъ уступаетъ блеску лица твоего; — ты другая Венера, и приданое твое владычество красоты. Ни одна изъ нереидъ, плавающихъ въ моряхъ иберійскихъ, въ источникахъ Океана, не можетъ съ тобою сравниться; нѣтъ Напеи прекраснѣе тебя, и нимфы рѣчныя склоняются передъ тобою! Млечная бѣлизна и ярчайшій богрянецъ — цвѣт лица твоего: лилеи, перевитыя съ розами, злато, сотканное съ пурпуромъ, не могутъ съ нимъ сравниться, и уступаютъ ему поле битвы. Побѣждены сафиръ, алмазъ, кристаллъ, изумрудъ и яшма; Испанія призвела на свѣтъ новый перлъ29».
Эти общія мѣста изъ миѳологіи и трескотня звонкихъ, но почти безъ всякаго смысла словъ, понравились королю Сигберту и тѣмъ изъ франкскихъ вельможъ, которые, подобно ему, кое-какъ понимали латинскіе стихи. Въ сущности, главные вожди варваровъ не питали рѣшительной вражды къ образованности. Они охотно принимали то, что принять были способны; но этотъ наружный лоскъ утонченности встрѣчалъ такія закоренѣлыя, дикія привычки, характеры до того свирѣпыя, что не могъ глубоко укорениться. Притомъ, за высшими лицами, которая только одни, из тщеславія или по аристократическому инстинкту, подражали обращенію прежняго туземнаго дворянства и искали его бесѣды, слѣдовала ватага франкских воиновъ, подозрѣвавшихъ въ подлости всякаго, кто умѣлъ читать, если только онъ не былъ испытанъ ими на дѣлѣ. Они при малѣйшемъ поводѣ къ войнѣ тотчасъ снова принимались грабить Галлію, какъ-будто во времена перваго вторженія; похищали и плавили драгоцѣнные церковные сосуды, и въ самыхъ гробницахъ даже искали золота. Въ мирное время главнѣйшее занятіе ихъ состояло въ изобрѣтеніи разныхъ козней, съ цѣлію обобрать своихъ сосѣдей галльскаго происхожденія, или въ нападеніяхъ по большимъ дорогамъ, съ копьями или мѣчами, на тѣхъ, кому желали отомстить. Самые миролюбивые проводили время въ чищеніи оружія, охотѣ или пьянствѣ. Угощая ихъ виномъ, у нихъ все можно было выманить, даже обѣщаніе покровительствовать посредством короля тому или другому искателю на открывшееся епископство.
Безпрестанно тревожимвые такими пришельцами, никогда не покойные ни за себя, ни за свое имущество, члены богатыхъ туземныхъ фамилій теряли душевное спокойствіе, безъ котораго погибаютъ науки и искусства, или же увлеченные примѣромъ и какимъ-то инстинктомъ грубой независимости, которую даже образованность не можетъ искоренить изъ человѣческаго сердца, они обращались къ варварской жизни, и презирая все, кромѣ физической силы становились буйными и заносчивыми. Подобно франкскимъ воинамъ, они нападали на своихъ враговъ по ночамъ, въ ихъ жилищахъ или на дорогахъ, и никогда не выходили изъ дому безъ германскаго кинжала, называвшагося скрамасаксъ, или предохранительный ножъ. Такимъ образомъ, от одной силы обстоятельствъ исчезли въ Галліи, въ-теченіе полутора вѣка, и умственное развитіе и утонченность нравовъ, безъ всякаго участія въ этой плачевной перемѣнѣ какой-либо злобной воли, или систематической вражды противъ римской цивилизаціи30.
Бракъ Сигберта, его пышность и особенный блескъ, приданный ему высокимъ саномъ молодой супруги, призвели, по свидѣтельству современныхъ сказаній, сильное впечатлѣніе на умъ короля Гильперика. Ему казалось, что въ кругу своихъ наложницъ и женъ, съ которыми сочетался онъ, по обычаю древныхъ германскихъ вождей, безъ большихъ церемоній, онъ ведетъ жизнь не столь благородную, какъ младшій братъ его. Подобно ему, Гильперикъ рѣшился избрать себѣ супругу высокаго рода, и желая во всемъ подражать брату, отправилъ посольство къ королю Готовъ просить руки старшей его дочери, Галесвинты. Но это исканіе встрѣтило препятствія какихъ не было для пословъ Сигберта. Слухъ о распутствахъ нейстрійскаго короля проникъ въ Испанію; будучи образованнѣе Франковъ и болѣе тверды въ евангельскомъ ученіи, Готы громко говорили, что король Гильперикъ живетъ язычникомъ. Съ своей стороны, старшая дочь Атанагильда, отъ природы робкая и грустная, характера кроткаго, трепетала при мысли ѣхать такъ далеко и принадлежать подобному человѣку. — Мать ея, Гоисвинта, нѣжно ее любившая, раздѣляла отвращеніе, страхъ и печальныя предчувствія дочери. Король колебался и откладывал рѣшительный отвѣтъ со дня на день. Наконецъ, торопимый послами, онъ отказался отъ заключенія съ ними какого-либо договора, пока король ихъ клятвенно не обяжется удалить всѣхъ своихъ женъ и житъ съ новою супругой по закону Божію. Гонцы отправились въ Галлію и возвратились съ положительнымъ обѣщаніемъ короля Гильперика оставить всѣхъ королевъ и наложницъ, если только онъ получитъ достойную себя супругу и дочь короля31.
Двойной союзъ съ королями Франковъ, естественными сосѣдями и врагами короля Атанагильда, обѣщалъ ему столько политическихъ выгодъ, что онъ пересталъ колебаться и, обнадеженный увѣреніями Гильперика, приступилъ къ заключенію условій брачнаго союза. — Тогда начались споры, съ одной стороны, о приданомъ, которое принесетъ съ собой будущая супруга, съ другой о томъ, что она получитъ въ утренній даръ отъ своего мужа послѣ первой ночи брака. По обычаю, принятому у всѣхъ народов германскаго происхождения, дѣйствительно, супругъ, при первомъ пробужденіи новобрачной, дѣлалъ ей какой-либо подарокъ въ замѣну ея дѣвственности. Сущность и цѣнность этихъ подарковъ были весьма разнообразны: дарили то деньгами или драгоцѣнными вещами, то упряжкою воловъ или коней, скотомъ, домами, или землями; но что бы ни было предметомъ подарка, онъ всегда назывался одинаково утреннимъ даромъ, morgen-gabe, или morgana-ghiba, смотря по разнымъ нарѣчіямъ германскаго языка. Переговоры о бракѣ короля Гильперика, съ сестрою Брунегильды, замедляемые пересылкою гонцовъ, длились до 567 года; они еще не были приведены къ окончанію, когда случившееся въ Галліи происшествіе облегчило ихъ заключеніе.
Гарибертъ, старшій изъ четырехъ франкскихъ королей, оставилъ окрестности Парижа, обыкновенное свое мѣстопребываніе, и переѣхалъ въ одно изъ своихъ помѣстій, близь Бордо, насладиться климатомъ и произведеніями полуденной Галліи. Тамъ онъ умеръ почти скоропостижно; смерть его произвела въ государствѣ Франковъ новый переворотъ въ поземельномъ раздѣлѣ. Лишь-только закрылъ онъ глаза, какъ одна изъ женъ его, Теодегильда, дочь пастуха, захватила королевскія сокровища и, желая сохранить титулъ королевы, отправила къ Гонтрану предложеніе на ней жениться. — Король очень-милостиво принялъ посланіе и отвѣчалъ съ видомъ искренняго чистосердечнія: — «скажите ей, чтобъ поспѣшала прибыть съ своими сокровищами, ибо желаю вступить съ нею въ бракъ и возвеличить ее въ глазаъ народовъ; я хочу даже, чтобы она пользовалась при мнѣ бòльшимъ почетомъ, нежели при покойномъ моемъ братѣ32.» Обрадованная такимъ отвѣтомъ, Теодегильда велѣла нагрузить повозки мужнынымъ богатствомъ и отправилась въ Шалонъ-на-Сонѣ, мѣстопребываніе короля Гонтрана. Но по пріѣздѣ ея, король вовсе не занимаясь ею, осмотрѣлъ кладъ, пересчиталъ повозки и велѣлъ взвѣсить сундуки; потомъ сказалъ окружавшимъ его: — «Не лучше ли сокровищамъ этимъ принадлежать мнѣ, нежели этой женщинѣ, которая не стоила чести, какую оказалъ ей братъ мой, принявъ на свое ложе33»? Всѣ были согласны съ этимъ мнѣніемъ; сокровища Гариберта сложены были въ сохранное мѣсто, а ту, которая нехотя сдѣлала ему такой прекрасный подарокъ, король велѣлъ проводить въ Арльскій монастырь подъ прикрытіемъ.
Никто изъ братьев Гонтрана не оспаривалъ у него обладанія деньгами и драгоцѣнностями, которыя онъ присвоилъ этою хитростью; имъ предстоялъ споръ съ нимъ и между собою о предметахъ болѣе важных. Вмѣсто четырехъ частей, надлежало раздробить галльскую землю на три доли, и съ общаго согласія раздѣлить города и области, составлявшія королевства Гариберта. Это новое распредѣленіе сдѣлано было еще страннѣе и безпорядочнѣе перваго. Парижъ разделѣнъ былъ на-трое и каждый изъ братьев получилъ по ровной части. Въ избѣжаніе опасности отъ нечаянного нападенія, ни одинъ изъ нихъ не долженъ былъ вступать въ городъ безъ согласія двухъ другихъ, подъ страхомъ потери не только своей доли Парижа, но и всей части гарибертова королевства. Это условіе было утверждено торжественною клятвою на мощахъ трехъ уважаемыхъ угодников, Иларія, Мартина и Поліевкта, гнѣвъ которыхъ призывался въ здѣшней и будущей жазни на голову того, кто измѣнитъ своему слову34.
Подобно Парижу былъ раздѣленъ городъ Санли, но только на двѣ части. Изъ другихъ городовъ, вѣроятно про расчисленію взимаемыхъ съ нихъ повинностей, но впрочемъ безъ всякаго вниманія къ ихъ взаимному положенію, составлено было три доли. Отъ этого географическая запутанность увеличиласъ еще болѣе прежняго; чрезполосныя владѣнія умножились; королевства были между собою, такъ-сказать, перебиты. Король Гонтранъ получилъ, по жребию, Мелёнъ, Сентъ, Ангулемъ, Ажанъ и Перигё. Мо, Вандомъ, Авраншъ, Туръ, Пуатье, Альби, Консеранъ и нижне-пиренейскіе округи выпали на долю Сигберта. Наконецъ, Гильперику, кромѣ многихъ городовъ, которыхъ историки не называютъ, достались Лиможъ, Кагоръ, Даксъ въ Бордо съ разрушенными нынѣ городами Бигоръ и Беарнъ и округами Верхнихъ Пиренеевъ.
Восточные Пиренеи не входили тогда въ составъ земель, подвластныхъ Франкамъ, а принадлежали испанскимъ Готамъ и служили сообщеніемъ съ ихъ землями въ Галліи, простиравшимися отъ рѣки Оды до Роны. — Таким образомъ, нейстрійскій король, неимѣвшій до того времени ни одного города къ югу отъ Луары, сдѣлался ближайшимъ сосѣдомъ короля Готов, своего будущаго тестя. — Это взаимное ихъ отношеніе положило новое основаніе брачному договору и вслѣдъ за тѣмъ повлекло окончательное его заключеніе. — Въ числѣ городовъ, доставшихся Гильперику, нѣкоторые были на границѣ атанагильдова королевства, другіе разсѣяны въ Аквитаніи, области, отнятой у Готовъ Клодовигомъ Великимъ. Выговорить для своей дочери, въ случаѣ ея вдовства, эти города, утраченные предками Атанагильда, было дѣломъ ловкой политики, и король Готовъ не упустилъ этого изъ виду. Гильперик, по недостатку соображеній болѣе дальновидныхъ, чѣмъ временная выгода, а, может быть, изъ желанія заключить во что бы ни стало брачный союзъ съ Галесвинтой, обѣщалъ, ни мало ни колеблясь, подарить на случай вдовства, и въ видѣ утренняго дара, Лиможъ, Кагоръ, Бордо, Беарнъ и Бигоръ съ ихъ округами35. При тогдашней сбивчивости понятій германскихъ народовъ о правѣ поземельной собственности и верховной власти, города эти могли со временемъ отойдти из-подъ франкскаго владычества; но нейстрійскій король не предусматривалъ такъ далеко. — Думая лишь объ одномъ, онъ желалъ только выговорить себѣ, въ замѣну своихъ уступокъ, богатое приданое деньгами и драгоцѣнными вещами. Когда статья эта была окончательно условлена, то не представлялось болѣе препятствій и бракъ былъ порѣшенъ.
При всѣхъ обстоятельствахъ этихъ долгихъ переговоровъ, Галесвинта не переставала питать сильнаго отвращенія къ человѣку, которому ее предназначали и тревожилась смутными опасеніями на счетъ своей будущности. Ея не могли успокоить обѣщанія, данные франкскими послами отъ имени короля Гильперика. Когда ей объявили, что участь ея рѣшена невозвратно, она въ ужасѣ подбѣжала къ своей матери, и обвивъ ее руками, какъ дитя, ищущее спасенія, болѣе часа держала ее въ объятіяхъ и безмолвно плакала36. Франкскіе послы явились привѣтствовать невѣсту своего короля и испросить приказаній ея насчетъ отъѣзда; но, увидѣвъ двухъ женщинъ, рыдающихъ на груди другъ у друга и обнявшихся такъ крѣпко, какъ-будто онѣ были связаны одна съ другою, послы, при всей своей суровости, были тронуты и не смѣли говорить о путешествіи. Два дня они обождали, а на третій снова явились къ королевѣ, объявивъ въ этотъ разъ, что спѣшатъ отъѣздомъ, и напомнивъ о нетерпѣніи своего короля и продолжительности странствія37. Королева плакала и просила для своей дочери еще два дня отсрочки. Но на другой день, когда ей сказали, что все готово къ отъѣзду: «Еще денекъ, отвѣчала она, и больше просить не буду; знаете ли, что тамъ, куда вы везете дочь мою, тамъ у ней не будетъ матери38»? — Но уже всѣ возможныя задержки были истощены; вмѣшался Атанагильдъ, какъ король и отецъ, и, не смотря на слезы королевы, Галесвинту сдали на руки тѣмъ, которымъ поручено было отвезть ее къ будущему супругу.
Длинная вереница всадниковъ, колымагъ и повозокъ съ кладью проѣхала по улицамъ Толедо и направилась къ свернымъ воротамъ. Король, верхомъ, проводилъ поѣздъ своей дочери до моста, устроеннаго на Таго, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ города; но королева не могла вернуться такъ скоро и захотѣла провожать далѣе. Оставивъ свою колесницу, она пересѣла къ Галесвинтѣ, и, день-за-день, отъ привала до привала, невольно проѣхала болѣе ста миль разстоянія. — Всякій день она говорила: «Вотъ до того мѣста хочу доѣхать», но, достигнувъ его, ѣхала дальше. — По приближеніи къ горамъ, дороги сдѣлались трудны, она этого не замѣтила и хотѣла продолжать путь. Но такъ-какъ сопровождавшіе ее люди, увеличивая поѣздъ, умножали путевыя затрудненія и опасности, то готскіе вельможи рѣшились не пускать свою королеву ни одной мили дальше. Надлежало покориться неизбѣжной разлукѣ, иновыя трогательныя сцены, однако болѣе спокойныя, нежели прежде, повторились между матерью и дочерью. Королева нѣжными словами выразила свою горесть и материнскія опасенія: — «Будь счастлива», — сказала она: — «но я старшусь за тебя; берегись, дочь моя, берегись…»39. При этихъ словахъ, столь согласныхъ съ собственными предчувствіями Галесвинты, она заплакала и отвѣчала: — «Такъ Богу угодно; я должна покориться;» — и онѣ разстались.
Многочисленный поездъ раздвоился; всадники и повозки раздѣлились: одни продолжали слѣдовать впередъ, другіе возвращались въ Толедо. Не входя въ колесницу, которая должна была отвезть ее обратно, королева Готовъ остановилась на краю дороги, и устремя взоры на повозку дочери, стояла неподвижно и все на нее глядѣла, пока повозка не скрылась въ отдаленіи за изгибами дороги40. Галесвинта, грустная, но покорная своей долѣ, продолжала путь свой на сѣверъ. Ея свита, состоявшая изъ вельможъ и воиновъ обѣихъ націй, Готовъ и Франковъ, проѣхала Пиренеи, потомъ города Нарбонъ и Каркассонъ, все еще не выходя изъ предѣловъ готскаго королевства, владѣнія котораго простирались до этихъ мѣстъ; потомъ, черезъ Пуатье и Туръ, она направилась къ городу Руану, гдѣ предназначено было совершить бракосочетаніе41. Передъ воротами каждаго большаго города поѣздъ останавливался и все готовилось къ торжественному въѣзду: всадники сбрасывали съ себя дорожные плащи, открывали сбрую своихъ коней и вооружались щитами, привѣшенными къ сѣдельной лукѣ. Невѣста нейстрійскаго короля оставляла тяжелую дорожную повозку и садилась въ парадную колесницу, окованную серебромъ и возвышавшуюся въ видѣ башни. Современный стихотворецъ, у котораго заимствованы эти подробности, видѣлъ вшествіе Галесвинты въ Пуатье, гдѣ она нѣсколько дней отдыхала; онъ говоритъ, что всѣ удивлялись пышности ея экипажа; но о красотѣ ея42, онъ не упоминаетъ.
Между-тѣмъ, Гильперикъ, вѣрный своему обѣщанію, развелся съ своими женами и распустилъ любовницъ. Даже Фредегонда, самая красивая и наиболѣе любимая изъ всѣхъ, которыхъ онъ возвелъ въ королевскій санъ, не могла избѣгнуть общаго изгнанія; она покорилась съ притворнымъ самоотверженіемъ, съ такою готовностью, которая могла бы обмануть человѣка болѣе хитраго, ежели король Гильперикъ. Она, казалось, искренно сознавала и необходимость развода, и непрочность союза короля съ такой женщиной какъ она, и обязанность уступить мѣсто королевѣ, дѣйствительно достойной этого сана. Она только выпросила, какъ послѣднюю милость, не покидать дворца и вступить по-прежнему въ число женщинъ, составлявшихъ королевскую прислугу. Подъ этой личиной смиренія скрывалось глубокое коварство и женское честолюбіе, которыхъ нейстрійскій король нисколько не стерегся. Съ того дня, какъ ему припала мысль жениться на королевской дочери, ему казалось, что онъ уже болѣе не любитъ Фредегонды и не замѣчаетъ красоты ея; душа его, какъ и всѣхъ вообще варваровъ, не была способна къ воспринятію вдругъ разнообразныхъ впечатлѣній. И такъ, безъ всякаго тайнаго умысла, вовсе не по слабости сердца, но просто от недостатка разсудительности, онъ дозволилъ прежней своей возлюбленной остаться при себѣ, и въ томъ же домѣ, гдѣ должна была поселиться новая его супруга.
Бракосочетаніе Галесвинты было отпраздновано съ такою же пышностію и великолѣпіемъ, какъ и сестры ея, Брунегильды, и даже оказаны были новобрачной необыкновенныя почести; всѣ нейстрійскіе Франки, вельможи и простые воины, клялись ей въ вѣрности, какъ самому королю43. Ставъ полукругомъ, они обнажили мечи, и, потрясая ихъ въ воздухѣ, произнесли старинную языческую клятву, обрекавшую острію меча того, кто нарушитъ слово. Наконецъ самъ король торжественно повторилъ обѣщаніе супружеской вѣрности и постоянства; и возложивъ руку на раку съ мощами, онъ поклялся никогда не разводиться съ дочерью короля Готовъ, и пока жива она, не брать себѣ другой супруги.
На брачныхъ празднествахъ, Галесвинта въ обращеніи съ гостями отличалась любезностью и добротою; принимала ихъ какъ будто давно была съ ними знакома; однимъ предлагала подарки, другихъ привѣтствовала кроткими, ласковыми рѣчами; всѣ увѣряли ее въ преданности и желали ей долгой и счастливой жизни44. Эти желанія, которымъ не суздено было сбыться, провожали ее до самой опочивальни: вставъ на другой день, она получила утренній даръ, съ обрядами, установленными германскими обычаями. Въ присутствіи избранныхъ свидѣтелей, король Гильперикъ взялъ правой рукой руку новой своей супруги, и бросивъ на нее изъ лѣвой руки соломину, произнесъ громкимъ голосомъ имена тѣхъ пяти городовъ, которы отнынѣ должны били принадлежать королевѣ. Вслѣдъ за тѣмъ составлена была на латынскомъ языкѣ дарственная запись на вѣчное и неоспоримое ими владѣніе; она не дошла до насъ; но, руководствуясь принятыми формамы и иобыкновеннымъ складомъ другихъ памятниковъ временъ Меровинговъ, легко можно представить себѣ ея содержаніе:
«Поелику Богъ повелѣлъ, да оставитъ человѣкъ отца своего и матерь, и прилѣпится къ женѣ своей, и будутъ оба въ плоть едину, и да не разлучаться тѣ, кого соединилъ Господь, — я, Гильперикъ, король Франковъ, мужъ именитый, тебѣ, Галесвинта, возлюбленная жена моя, сочетавшаяся со мною по закону салійскому, солидомъ и динаріемъ, дарую нынѣ, по нѣжной любви моей, яко вѣчно и утренній даръ, города: Бордо, Кагоръ, Лиможъ, Беарнъ и Бигоръ, съ ихъ землями и жителями45. Почитай ихъ отъ сего дня своею собственностію, и владѣй ими вѣчно; вручаю ихъ тебѣ, передаю и утверждаю за тобой этою грамматой, какъ ознаменовалъ уже я соломиной и рукопожатиемъ (handelang)46».
Новая королева провела первые мѣсяцы брака, если не счастливо, то по-крайней-мѣрѣ спокойно; кроткая и терпѣливая, она съ самоотверженіемъ переносила все, что было грубаго и строптиваго въ характерѣ ея мужа. При томъ, самъ Гильперикъ питалъ къ ней нѣкоторе время настоящую привязанность; сначала полюбилъ онъ ее изъ тщеславія, имѣлъ въ ней суругу столь же высокаго рода, какъ и братнина, потомъ, пресытясь удовлетвореннымъ самолюбіемъ, любилъ ее изъ корысти, за огромныя суммы денегъ и большое число драгоцѣнностей, которыя она принесла за собою47. Но, натѣшась перечисленіемъ всѣхъ этихъ сокровищъ, онъ пересталъ находить въ нихъ удовольствіе, и тогда ничто уже не привязывало его къ Галесвинтѣ. Онъ не могъ плѣняться нравственною ея красоторю, смиреніемъ, благотворительностью къ бѣднымъ, потому-что душой и тѣломъ преданъ былъ только красотѣ тѣлесной. Такимъ образомъ, вскорѣ наступило время, когда, вопреки собственной рѣшимости, Гильперикъ ощущалъ при женѣ своей только холодность и скуку.
Фредегонда ждала этой минуты и воспользовалась ею съ обычною своею ловкостью. Ей стоило только встрѣтиться, будто случайно, съ королемъ, чтобы наружное сравненіе ея съ Галесвинтой вновь воскресило въ сердце этого чувственнаго человѣка прежнюю страсть, незаглушенною слабой вспышкой самолюбія. Фредегонда была взята въ наложницы и огласила новое торжество свое; въ обращеніи съ отвергнутою супругой она обнаружила даже презрѣніе и высокомѣріе. Вдвойнѣ обиженная, какъ королева и супруга, Галесвинта сперва плакала молча; потом осмѣлилась жаловаться и говорить королю, что въ домѣ его нѣтъ ей никакого почета, а только позоръ и обиды, которыхъ она переносить не можетъ. Она какъ милости просила развода, и предлагала оставить все, что принесла въ приданое, лишь бы дозволено ей было возвратиться на родину48.
Такой добровольный отказъ отъ драгоцѣнныхъ сокровищъ, безкорыстіе гордой души, были чужды для короля Гильперика; не имѣя о нихъ ни малѣйшаго понятія, онъ не могъ имъ повѣрить, и слова Галесвинты, не смотря на ихъ искренность, возбудили въ немъ только мрачное подозрѣніе и боязнь потерять окрытымъ разрывомъ богатства, обладаніе которыми почиталъ за счастіе. Смиривъ свои чувства и съ лукавствомъ дикаря скрывая мысли, онъ вдругъ перемѣнился въ обращеніи съ Галесвинтой, сталъ говорить съ нею кротко и ласково, изъявлялъ раскаяніе и любовь, обманувшія дочь Атанагильда. Она перестала говорить о разлукѣ и утѣшалась уже искреннею взаимностію, какъ однажды ночью, по повелѣнію короля, введенъ былъ въ ея комнату преданный ему слуга, и задушилъ ее сонную. Увидѣвъ ее мертвую на постели, Гильперикъ притворился удивленнымъ и огорченнымъ, даже сдѣлалъ видъ, будто плачетъ, а черезн нѣсколько дней возвратилъ Фредегондѣ права жены и королевы49.
Такъ погибла эта молодая женщина, которой, казалось, внутреннее откровеніе заранѣе предвѣщало участь, ее постигнушю; — грустный и кроткій образъ, мелькнувшій въ эпоху варварста Меровинговъ, какъ видѣніе инаго міра. Не смотря на упадокъ нравственнаго чувства, среди безчисленныхъ преступленій и бѣдствій, были однако и въ то время души, глубоко тронутыя столь мало заслуженнымъ несчастіемъ, и ихъ сочувствіе, согласно съ духомъ вѣка, приняло оттѣнокъ суевѣрія. Говорили, что въ день похоронъ Галесвинты хрустальная лампада, висѣвшая надъ ея гробницей, внезапно отвязалась сама-собою и, упавъ на мраморный помостъ, не разбилась и не погасла. Для довершенія чуда увѣряли, что присутствовавшіе видѣли, какъ мраморъ уступилъ давленію, словно мягкій, и лампада до половины въ него погрузилась50. Насъ, читающихъ это въ старыхъ книгахъ, написанныхъ людьми другаго вѣка, подобные разсказы заставятъ улыбнуться; но въ VI вѣкѣ, когда преданія эти переходили изъ устъ въ уста, какъ живое и поэтическое выраженіе народных чувствъ и вѣрованій, слушая эти разсказы, задумывались и плакали.
1 Venantii Fortunati Carmen, т. 1, стр. 326, изданіе Luchi.
2 См. pactum legis Salicae, apud. script. rer. gallic. et franc., т. IV, стр. 159; а также, Marculf. Form., стр. 475.
3 Литъ, lite, lide, lete, late, на разныхъ нарѣчіяхъ древнегерманскаго языка означало человѣка низкаго или послѣдняго званія, хлѣбопашца, крѣпостнаго. Люди эти, вѣроятно, были потомки покоренныхъ племенъ; по-англійски little, малый, lesser, меньшій, last, послѣдній; по-нѣмецки letze послѣдній. — Фискъ, съ латинскаго fiscus, означало во времена римской имперіи государственную казну. См. Recueil des historiens de la France et des Gaules, т. IV, и Considérations sur l’historie de France, гл. V.
4 Vita S. Vedasti, apud script. rer. gallic. et franc., т. III, стр. 573.
5 Leude, leute, liude, собственно означало на древнихъ германскихъ нарѣчіяхъ людей, народъ; иногда имя это придавалось членамъ королевской дружины. — Здѣсь употреблено слово: люди, въ един. людинъ, основываясь на авторітетѣ Карамзина; см. Ист. Госуд. Росс., т. II, стр. 67 (изд. Эйнерлинга).
6 Greg. Turon., Hist. Franc., lib IV, apud. script. rer. gallic. et franc., т. II, стр. 205.
7 Ibid. стр. 214.
8 Greg. Turon., Hist. Franc., lib. IV, apud. script. rer. gallic. et franc. т. II, стр. 205.
9 Верховный вождь и судія древнихъ Франковъ, избиравшійся въ одномъ и томъ же родѣ, назывался коннингомъ. Слово это имѣетъ одинаковое значеніе съ словомъ heri-zoghe, воевода, которое показывало только нисшую степень власти. На языкѣ завоевателей сѣверной части Галліи, король назывался «конингомъ»; это слово сохранилось безъ измѣненія въ голландскомъ языкѣ. Впрочемъ значеніе слова конингъ или кинингъ гораздо обширнѣе нынѣшняго значенія слова король. Альфредъ въ посланіяхъ своихъ къ диктатору Цесарю, генералу Бруту и консулу Октавію, называетъ всѣхъ изъ безъ различія конингами; въ переводахъ съ латинскаго языка Евангелія, вмѣсто слова rex, царю Ироду даютъ поперемѣнно титло конинга и гери-цога. См. Lettres sur l’historie de la France, соч. Тьерри, письмо IX.
10 Greg. Turon., Hist. Franc., apud. script. rer. gallic. et franc. т. II, стр. 214.
11 Venantii Fortunati carmin., lib. IX, стр. 560 и 580. — Greg. Turon., Hist. Franc., lib. IV, apud. script. rerun gal. et franc. т. II, стр. 291. — Вагалъ — мѣстное названіе верхней части рѣки Мааса (Tacit. Ann. liv. II, § VI.
12 Greg. Turon., Hist. Franc., apud script. rerum gal. et franc. т. II, стр. 214.
13 Ibid. стр. 214.
14 Venant. Fortun. carm., стр. 560.
15 Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 219.
16 Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 215.
17 Ibid. стр. 215 и слѣд.
18 Ibid. стр. 215 и слѣд.
19 Gesta reg. Franc., apud script. rer. gallic. et franc., т. II, стр. 561.
20 Ibid. стр. 561.
21 Gesta reg. Franc., т. II, стр. 561.
22 Ibid.
23 Gesta reg. Franc., т. II, стр. 216.
24 Ibid.
25 Gesta reg. Franc., т. II, стр. 216.
26 Ibid.
27 Venantii Fortunati carm., т. II, стр. 528.
28 Ibid. стр. 487.
29 Ibid. стр. 558.
30 Greg. Turon., Hist. Franc., lib IV, т. II, стр. 227. — Ibid. lib. IX, стр. 342. — Ibid. lib. IV, стр. 210.
31 Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 217.
32 Ibid. стр. 216.
33 Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 216.
34 Ibid., стр. 295.
35 Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 344.
36 Venantii Fortunati carm., стр. 561.
37 Ibid.
38 Ibid. стр. 562.
39 Venantii Fortunati carm., стр. 562.
40 Ibid.
41 Adirani Valesii. rer. Franc., стр. 24.
42 Venantii Fortunati carm., стр. 562.
43 Ibid.
44 Ibid.
45 Formul. Bignon., apud script. rer. gallic. стр. 539. — Greg. Turon., Hist, Franc. т. II, стр. 344.
46 Formul. Lindenbrog., apud script. rer. franc., томъ IV, стр. 555. — Комментаторы не объясняютъ слова handelang, которое должно значить рукопожатіе.
47 Greg. Turon., Hirt. Franc., т. II, стр. 217.
48 Ibid.
49 Ibid.
50 Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 217. — Fortunati carm., стр. 463.