Разсказъ седьмой.

Возмущеніе лиможскихъ гражданъ. — Повальная болѣзнь. — Материнское отчаяніе Фредегонды. — Исторія Клодовига, третьяго сына короля Гильперика.

(580 г.).

Фредегонда также имѣла свою долю въ завоеваніяхъ нейстрійскаго короля; нѣсколько аквитанскихъ городовъ, кажется, было предоставлено ей въ пользованіе, то-есть на правѣ взиманія съ нихъ всѣхъ тѣхъ податей, которыя слѣдовали казнѣ деньгами и натурой¹. Желая какъ можно скорѣе увеличить эти доходы, добытые военнымъ счастіемъ, которые тоже счастіе могло у нея похитить, она внушила королю Гильперику мысль составить, для расширившагося его королевства, новое положеніе о распредѣленіи и окладѣ поземельныхъ налоговъ. — Поземельная подать, учрежденная въ Галліи римскимъ правительствомъ, взималась въ VI вѣкѣ еще по окладным росписямъ, составленнымъ по образцу древнихъ императорскихъ росписей. Ее платили только галло-римскіе владѣльцы, а свободныя лица германскаго племени были отъ нея изъяты, по родовому обычаю и въ слѣдствіе упорнаго сопротивленія, предъ которымъ оказывались безсильными всѣ покушенія насильства или хитрости чиновниковъ казначейства².

Такой примѣръ былъ не безъ вліянія и на туземныхъ владѣльцевъ, которые, при помощи епископовъ и высшаго городскаго духовенства, употребляли всевозможныя увертки для избѣжанія требованій и обысковъ казенныхъ сборщиковъ³. Сверхъ того, постоянно возраставшее разстройство правительственной администраціи дѣлало взиманіе податей весьма неправильнымъ, а сборъ недоимокъ ненадежнымъ. Перепись имущества и лицъ производилась только частями и становилась все рѣже и рѣже; въ дѣле налоговъ обычай стремился заступить мѣсто закона. Около 580 года, когда Фредегонда, не по внушенію политическихъ видовъ, а изъ свойственнаго ей корыстнаго побужденія, рѣшилась присовѣтовать общую перепись, — подати, платимыя въ Нейстрійскомъ королевствѣ съ недвижимаго имущества, распредѣлены были на томъ же основаніи, какъ и во времена короля Клотера, то-есть въ-продолженіе по крайней мѣрѣ двадцати или тридцати лѣтъ ни раскладка, ни мѣра повинностей не подверглись никакому измѣненію⁴.

Совѣтъ, поданный королевою, былъ изъ числа такихъ, которые король Гильперикъ принималъ охотно. Рѣшили, что новая раскладка податей будетъ произведена въ цѣлой Нейстріи. Исполненіе этой обширной мѣры король предоставилъ заботливости своихъ галло-римскихъ чиновниковъ, отличавшихся, по старой памяти, административнымъ искуствомъ и корыстолюбіемъ. Приступая къ дѣствіямъ по методѣ, употреблявшейся во времена императоровъ, они распредѣлили воздѣланныя земли на разряды и наложили на нихъ подати разной величины и повинности разнаго рода. Въ-послѣдствии, королевскимъ повелѣніемъ было предписано привесть въ исполненіе этотъ планъ во всѣхъ областяхъ, какъ прежде принадлежавшихъ нейстріскому королю, такъ и вновь ему подчиненныхъ. Такимоъ образомъ тягости, наложенныя въ этой странѣ болѣе полувѣа назадъ на туземныхъ владѣльцевъ, вдругъ возрасли выше всякой мѣры; новыя подати, измѣняемые и увеличивыемыя не безъ нѣкотораго искуства, были наложены на всѣ промыслы и падали на орудія земледѣльческой производительности. Были налоги на поля, на лѣса, домы, на скотъ, на рабовъ, но главная тягость падала на виноградники; они въ первый разъ были обложены податью по одной амфорѣ, то-есть по полумѣрѣ вина съ полдесятины. Это показываетъ, что Гильперикъ, жадный къ вещественному стяжанію, кажется, преимуществѣнно имѣъ тогда въ виду произведенія богатыхъ виноградниковъ Аквитаніи⁵.

Обязанность разъѣзжать изъ города въ городъ и производить перепись землямъ и лицамъ, подлежащимъ налогу, обязанность въ тѣ времена очень трудная и даже не чуждая опасности, была возложена на референдарія Марка, галльскаго происхожденія, весьма ревностнаго къ пользамъ казны и искуснаго въ откладываніи на свою долю части тѣхъ суммъ, которыя онъ собиралъ⁶. Порученіе это было двоякое и могло быть исполнено двумя способами, однимъ для старыхъ нейстрійскихъ владѣній, другимъ для земель вновь приобрѣтенныхъ. Окладныя росписи городовъ, принадлежащихъ Нейстріскому королевству по послѣднему раздѣлу, хранились въ королевскомъ казначействѣ; Маркъ, взявъ съ собою копіи съ этихъ росписей, долженъ былъ повѣрить и пополнить ихъ по новымъ справкамъ. Напротивъ того, въ городахъ, пріобрѣтенныхъ отъ Австразіи или отъ королевства Гонтрана, онъ долженъ былъ овладѣть городскими оцѣночными вѣдомостями и повѣривъ ихъ, отправить въ королевское казнохранилище. Таково было порученіе, возложенное на галло-римскаго пристава, съ наказомъ ускорить, всею силою его власти, взиманіе новыхъ податей.

Онъ выѣхалъ изъ суассонскаго дворца, а можетъ-быть изъ какого-либо другаго сосѣдняго королевскаго мѣстопребыванія, зимою 580 года, и потому ли, что началъ объѣздъ съ сѣверныхъ городовъ, или прямо отправился въ южныя земли, только въ концѣ февраля мѣсяца онъ былъ въ Лиможѣ. Этотъ городъ, такъ часто переходившій изъ рукъ въ руки, сперва законнымъ образомъ принадлежалъ Гильперику, пока въ-послѣдствіи не достался ему войною. Оцѣночныя вѣдомости его давнымъ-давно хранились въ нейстрійскихъ королевскихъ архивахъ, такъ-что городъ этотъ считался въ числѣ тѣхъ, гдѣ новая система взиманія податей могла быть исполнена простою повѣркой росписей; но это было возможно только при посредствѣ всенароднаго изслѣдованія и показанія землевладѣльцевъ передъ куріей, или муниципальнымъ сенатомъ. Календы, то-есть первый день марта, были, кажется, днемъ торжественнаго собранія и судебнаго присутствія лиможской куріи⁷. Въ этотъ день муниципальные судьи и сословіе декуріоновъ засѣдали въ судилищѣ, или разсуждали въ совѣтѣ, а сельскіе жители, землевладѣльцы или поселяне, толпами шли въ городъ по своимъ тяжебнымъ и другимъ дѣламъ. Этотъ день былъ избранъ Маркомъ для первыхъ его дѣствій; они состояли во всенародномъ чтеніи королевскихъ повелѣній, въ склоненіи, волей или неволей, муниципальныхъ властей къ содѣйствію въ предпринимаемомъ изслѣдованіи, о состояніи владѣній, находящихся въ чертѣ городскихъ земель, въ то время весьма обширныхъ, и затѣмъ о внутренней цѣнности этихъ имуществъ, ихъ различныхъ промыслахъ и переходахъ отъ одного владѣльца къ другому со времени послѣдней переписи⁸.

Съ утра 1-го марта городъ Лиможъ былъ въ волненіи. Множество гражданъ всякаго званія толпились у входовъ къ тому мѣсту, гдѣ дожна была собраться курія. Судьи, декуріоны, дофензоръ, епископъ и высшее городское духовенство заняли кресла и скамьи сената. Референдарій Маркъ вошелъ въ собраніе съ почетною стражей и слугами, несшими его оцѣночныя книги и податныя росписи. Онъ представилъ данный ему указъ, скрѣпленный отпечаткомъ королевскаго кольца, и объявилъ окладъ и родъ податей назначенныхъ королемъ. Во времена римской имперіи, дофензоръ возвысилъ бы голосъ и сталъ бы дѣлать замѣчанія и возраженія по праву, данному ему на то закономъ⁹; но этотъ свѣтскій глава муниципальной власти исчезалъ, со времени владычества варваровъ, передъ епископомъ, который одинъ былъ способенъ принять на себя попеченіе о выгодахъ города. Лиможскій епископъ, Ферреоль, не уклонился отъ этого долга. Противопоставляя правамъ казны давность, онъ сказалъ, что городъ былъ переписанъ во времена короля Клотера и перепись эта сдѣлалась закономъ; что по смерти Клотера, когда граждане присягали Гильперику, этотъ король обѣщалъ клятвенно не вводить у ихъ ни новыхъ законовъ, ни обычаевъ, ни отдавать никакихъ приказаній, клонящихся къ новымъ съ нихъ поборамъ, но держать ихъ такъ, какъ они жили подъ властію его отца¹⁰. За этими рѣчами, спокойнымъ выраженіемъ общаго неудовольствія и готовности къ сопротивленію, крывшихся тогда въ городѣ, послѣдовалъ ропотъ одобренія, раздавшійся со скамеекъ куріи, и, можетъ быть, по римскому обычаю, послышались съ разныхъ сторонъ общія восклицанія, подобныя слѣдующимъ: «Истинно! справедливо! Всѣ такъ думаютъ! Да, всѣ, всѣ!¹¹»

Кичась своею властію и досадую на задержку, которую могло причинить это сопротивленіе, Маркъ отвѣчалъ грубо и высокомѣрно; онъ сказалъ, что пришелъ для того, чтобъ дѣйствовать, а не спорить; требовалъ отъ города повиновенія королевскому указу и къ требованіямъ своимъ присоединилъ угрозы¹². Общіе крики внезапно покрыли его голосъ; волненіе въ собраніи сообщилось толпѣ, собравшейся у дверей; она не выдержала и ринулась въ курію. Тогда умѣренное сопротивленіе уступило мѣсто народной ярости, и въ залѣ раздались крики: «Не хотимъ переписи! Смерть грабителю! Смерть хищнику! Смерть Марку¹³». Сопровождая эти вопли выразительными тѣлодвиженіями, народъ устремился къ тому мѣсту, гдѣ королевскій приставъ сидѣлъ рядомъ съ епископомъ. Въ эту критическую минуту, епископъ Ферреолъ вторично исполнилъ благородный долгъ заступничества, соединенный съ его званіемъ: онъ велѣлъ Марку встать, взялъ его за руку и, удерживая голосомъ и знаками напоръ мятежниковъ, остановившихся съ изумленіемъ и уваженіемъ, достигъ выхода изъ залы и отвелъ референдарія въ ближайшую базилику¹⁴. Маркъ, достигнувъ этого убѣжища, гдѣ жизнь его была въ безопасности, сталъ думать о средствахъ выбраться скорѣе изъ Лиможа; это удалось ему также съ помощію епископа, — онъ бѣжалъ, можетъ-быть, переодѣтый.

Между-тѣмъ въ залѣ куріи волненіе продолжалось. Судьи и сенаторы, свѣтскіе и духовные, смѣшались тамъ съ толпою народа. Одни были пасмурны, не зная на что рѣшиться; другіе предавались увлеченію политическихъ страстей. Въ числѣ послѣднихъ отличались, кажется священники и настоятели аббатствъ. Народъ, оставшійся съ минуту въ нерѣшимости и какъ-бы въ изумленіи отъ того, что выпустилъ живымъ и здравымъ человѣка, которому готовилъ мщеніе, — обратилъ потомъ всю свою ярость на оцѣночныя книги, брошенныя Маркомъ въ бѣгствѣ. Самые отчаянные схватили ихъ съ намѣреніемъ изорвать, но другіе предложили перенесть эти вѣдомости на площадь и тамъ сжечь съ торжествомъ, которое ознаменовало бы побѣду лиможскихъ гражданъ и рѣшимость ихъ не подчиняться новымъ налогамъ. Это предложеніе взяло верхъ; побѣжали объискивать домъ, гдѣ жилъ референдарій, и вынесли оттуда всѣ, какія только нашли тамъ, росписи и книги, предназначенныя для другихъ городовъ. При радостныхъ кликахъ толпы, упоенной мятежемъ, сложенъ былъ костеръ. Граждане высшаго званія волновались наравнѣ съ другими и рукоплескали, глядя, какъ пламень разрушаетъ книги, привезенныя королевскимъ чиновникомъ¹⁵. Вскорѣ отъ нихъ остался лишь пепелъ; но эти книги были только списки, подлинникъ которыхъ хранился въ цѣлости въ сундукахъ королевской казны. Такимъ образомъ, избавленіе, которымъ хвалился городъ Лиможъ, не могло быть прочно. Оно въ-самомъ-дѣлѣ было непродолжительно и послѣдствія его были плачевны.

Изъ перваго города, гдѣ Маркъ призналъ возможнымъ остановиться, онъ отправилъ гонца къ королю Гильперику съ извѣстіемъ о важныхъ событіяхъ, совершившихся въ Лиможѣ. Мятежъ, угрозы смертію королевскому чиновнику и истребленіе вѣдомостей, — все это было такимъ преступленіемъ, которое во времена римскаго владычества, императоръ, какого-бы свойства ни былъ, никогда не прощалъ и не миловалъ. Въ настоящемъ дѣлѣ, къ преданіямъ имперіи присоединился духъ злобы и личной корысти, возбужденною видами собрать, при такомъ удобномъ случаѣ, обильную жатву конфискацій и пеней. Эти различные двигатели содѣйствовали, по-видимому, энергической рѣшимости короля. Онъ отправилъ въ Лиможъ нарочныхъ чиновниковъ и приказалъ имъ войдти въ него или дружелюбно или силою и жестоко наказать гражданъ смертною казнію истязаніями, и наконецъ надбавкою податей, которыя привели бы ихъ въ ужасъ¹⁶. Повелѣніе это было исполнено въ точности; королевскіе пристава прибыли въ Лиможъ, и народъ, столь дерзко возставшій, не смѣлъ или не могъ защищаться. Послѣ короткаго изслѣдованія всѣхъ обстоятельствъ мятежа, лиможскіе сенаторы подверглись изгнанію, а за ними и всѣ знатнѣйшіе граждане. Аббаты и священники, обвиненные въ подстреканіи народа къ сожженію окладныхъ книгъ, были подвергнуты, на городской площади, разнаго рода мученіямъ¹⁷. Все достояніе казненныхъ и изгнанныхъ отобрано было въ казну, и на городъ наложена была особая дань, гораздо тяжелѣе тѣхъ податей, въ платежѣ которыхъ онъ отказался¹⁸.

Пока лиможскихъ гражданъ постигала такая тяжкая кара за ихъ однодневный мятежъ, референдарій Маркъ продолжалъ свой административный объѣздъ и окончилъ его безпрепятственно. Черезъ шесть или восемь мѣсяцевъ послѣ своего выѣзда, онъ возвратился въ бренскій дворецъ и привезъ деньги, собранныя имъ за первый срокъ новаго налога, вмѣстѣ съ переписями и установленною имъ раскладкою податей для всѣхъ городовъ королевства. Списки, относившіеся до городовъ, принадлежавшихъ Фредегондѣ, были вручены ей для храненія въ сундукахъ, гдѣ она берегла свое золото, драгоцѣнности, дорогія ткани и граммоты на владѣніе помѣстьями¹⁹; остальныя были возвращены въ нейстрійскую королевскую казну или впервые въ нее поступили. Изъ этой обширной финансовой операціи Маркъ извлекъ для себя огромныя выгоды, болѣе или менѣе незаконныя; богатства его были предметомъ зависти и проклятій со стороны собратій его по происхожденію, Галло-Римлянъ, отягченныхъ и разоренныхъ новыми налогами²⁰. Сами ли по себѣ повинности эти были невыносимы, или тяжесть ихъ увеличивалась отъ неправильной оцѣнки земель и неравномѣрной раскладки налоговъ, но только множество семействъ предпочло покинуть свое наслѣдіе и переселиться, нежели нести новую подать. Въ теченіе 580 года толпы выходцевъ оставляли нейстрійскія земли и селились въ городахъ, повиновавшихся Гильдеберту II или Гонтрану²¹.

Этотъ годъ, въ который правительственныя мѣры короля Гильперика, какъ бичъ, пали на Нейстрію, былъ ознаменованъ во всей Галліи страшными бѣствіями. Весною, Рона и Сона, Луара и ея притоки, переполненныя непрерывными дождями, разлились и произвели большія опустошенія. Вся овернская равнина была наводнена; въ Ліонѣ множество домовъ было смыто водою и обрушилась часть городскихъ стѣнъ²². Лѣтомъ градъ опустошилъ округъ Буржа; половина города Орлеана истреблена была пожаромъ. Довольно сильное землетрясеніе, повредившее городскія стѣны въ Бордо, распространилось и на его окрестности; ударъ, продолжившійся до предѣловъ Испаніи, отторгнулъ отъ Пиренеевъ огромныя глыбы скалъ, раздавившихъ стада и людей²³. Наконецъ, въ августѣ мѣсяцѣ, самая убійственная оспа открылась въ нѣкоторыхъ мѣстахъ центральной Галліи и, распространяясь мало-по-малу, обошла почти всю страну.

Мысль о тайномъ отравленіи, которая, въ подобныхъ бѣдствіяхъ, всегда представляется воображенію народа, была принята почти повсемѣстно и питія изъ противоядныхъ травъ играли главную роль между всѣми другими врачеваніями²⁴. Страшная смертность особенно поражала дѣтей и юношей. При этомъ плачевномъ зрѣлищѣ скорбь отцовъ и матерей была поразительна; она извлекаетъ у современнаго повѣствователя вопль сочувствія, въ выраженіи котораго есть много нѣжности и мягкости: «Мы теряли», говоритъ онъ, «своихъ кроткихъ и милыхъ младенцевъ, которыхъ грѣли на нашей груди, носили на нашихъ рукахъ, кормили съ заботливымъ стараніемъ собственными нашими руками; но мы осушали слезы наши и говорили, какъ святой мужъ Iовъ: «Господь даде, Господь отъятъ; яко Господеви изволися, тако бысть: буде имя Господне благословенно во вѣки²⁵».

Когда повѣтріе, опустошивъ Парижъ и его окрестности, дошло до Суассона и вмѣстѣ съ этимъ городомъ охватило королевское мѣстопребываніе, Бренъ, оно постигло короля Гильперика почти перваго. Онъ почувствовалъ тяжкіе признаки начала болѣзни, но имѣлъ въ этомъ испытаніи преимущество возраста и скоро оправился²⁶. Пока онъ выздоравливалъ, занемогъ младшій изъ его сыновей, Дагобертъ, еще не окрещенный. По набожной предусмотрительности и въ надеждѣ призванія на младенца небесной благодати, родители поспѣшили окрестить его²⁷; ребенку, по видимому, сдѣлалось лучше, но вскорѣ братъ его, Клодобертъ, пятнадцати лѣтъ отъ роду, былъ пораженъ свирѣпствовавшимъ недугомъ²⁸. Видя двухъ сыновей своихъ на смертномъ одрѣ, Фредегонда почувствовала тѣ страшныя муки, которыя свойственны только сердцу матери подъ тяжестью этой скорби что-то странное совершилось съ этой душѣ, звѣрски себялюбивой. Въ ней пробудились проблески совѣсти и человѣческихъ чувствъ; ей пришло на умъ раскаяніе, жалость къ чужимъ страданіямъ, боязнь Божьяго суда. Зло, которое она совершила или присовѣтывала, особенно мрачныя событія того года, кровь пролитая въ Лиможѣ, разнаго рода бѣдствія, навлеченныя на все королевство новыми налогами, — все это ей представилось, смущая ея воображеніе и вселяя раскаяніе, смѣшанное со страхомъ²⁹.

Тревожимая материнскими опасеніями и угрызеніями совѣсти, Фредегонда отдажды, находилась вмѣстѣ съ королемъ, въ комнатѣ, гдѣ лежали оба сына ея въ лихорадочномъ изнуреніи. На очагѣ горѣлъ огонь для приготовленія питья юнымъ страдальцамъ и по причинѣ наступившихъ сентябрскихъ холодовъ. Гильперикъ, безмолвный, не показывалъ большаго волненія; напротивъ того королева, вздыхая, озиралась кругомъ и, устремляя взоры то на одного, то на другаго сына, обнаруживала своими тѣлодвиженіями безпокойство и смущеніе мыслей, ее волновавшихъ. Въ такомъ состояніи души германскимъ женщинамъ часто случалось говорить импровизированными стихами, или языкомъ болѣе поэтическимъ и мѣрнымъ, нежели обыкновенный разговоръ. Увлекала ли ихъ сильная страсть, или хотѣли онѣ сердечнымъ изліяніемъ ослабить горечь какихъ либо душевныхъ страданій, всегда прибѣгали онѣ къ такому болѣе торжественному способу выраженія своихъ впечатлѣній и разнаго рода чувствованій, печали, радости, любви, вражды, негодованія или презрѣнія³⁰. Подобное вдохновеніе снизошло на Фредегонду; она обратилась къ королю и, устремивъ на него взоръ, требовавшій вниманія, произнесла слѣдующія слова³¹:

«Давно мы творимъ зло и милосердіе Божіе насъ терпитъ; часто оно карало насъ болѣзнями и другими бѣствіями, а мы все не исправились.

«И вотъ теряемъ сыновей нашихъ; ихъ изводятъ слезы неимущихъ, жалобы вдовицъ, воздыханія сиротъ, и нѣтъ намъ надежды кого нибудь сберечь.

«Мы стяжаемъ злато, не зная, для кого все это копимъ; теперь сокровища наши, вызвавшія столько насилій и проклятій остаются безъ господина.

«Не полны развѣ были виномъ наши подвалы? Не ломились развѣ подъ пшеномъ наши житницы? Развѣ сундуки наши не были набиты золотомъ, серебромъ, каменьями, ожерельями и разнымъ царскимъ уборомъ? Что имѣли лучшаго, то нынѣ теряемъ³²»

Тутъ слезы, которыя въ началѣ этой жалобы заструились изъ очей королевы, а потомъ, при каждой паузѣ, лились все обильнѣе, наконецъ заглушили ея голосъ. Она замолчала и понурила голову, рыдая и ударяя себя въ грудь³³; потомъ встала, какъ-бы вдохновенная внезапною мыслію, и сказала королю: «И такъ, если ты мнѣ вѣришь въ этомъ, пойдемъ и бросимъ въ огонь всѣ эти росписи беззаконныхъ налоговъ; на нашу казну станетъ и того, что доставало отцу твоему, королю Клотеру³⁴». Она тотчасъ же приказала вынуть изъ своихъ сундуковъ переписныя вѣдомости, которыя Маркъ привезъ изъ городовъ, ей принадлежавшихъ. Когда ихъ подали, то она взяла ихъ и одну за другою побросала на широкій очагъ, на горячіе уголья. — Взоры ея одушевлялись, глядя, какъ пламень обхватывалъ и пожиралъ эти списки, составленные съ великимъ трудомъ; но король Гильперикъ, болѣе удивленный, нежели обрадованный такимъ неожиданнымъ поступкомъ, глядѣлъ, не вымолвивъ ни слова одобренія. «Развѣ ты колеблешься», повелительно сказала ему королева: «дѣлай, что, ты видишь, я сдѣлала; если теряемъ сыновей нашихъ, то по-крайней-мѣрѣ сами избѣгнемъ вѣчныхъ мученій³⁵».

Повинуясь такому внушенію, Гильперикъ пошелъ въ комнату, гдѣ были собраны и хранились государственные акты. Онъ велеѣлъ достать оттуда всѣ росписи, составленныя для взиманія новыхъ податей, и приказалъ бросить ихъ въ огонь; послѣ того разослалъ въ разныя области своего королевства гонцовъ съ объявленіемъ, что прошлогодній указъ о поземельномъ налогѣ уничтоженъ королемъ, и съ запрещеніемъ графамъ и всѣмъ короннымъ чиновникамъ взимать его на будущее время³⁶.

Между-тѣмъ, смертельная болѣзнь не прекращалась; младшій изъ двухъ дѣтей скончался первый. Родители пожелали похоронить его въ базиликѣ Сен-Дени и велѣли перенесть тѣло изъ бренскаго дворца въ Парижъ, но не сопровождали его сами³⁷. Всѣ ихъ заботы обратились тогда на Клодоберта, положеніе котораго подавала лишь слабую надежду. Отвергнувъ всякую человѣческую помощь, родители положили его на носилки и пѣшкомъ проводили въ Суассонъ, въ базилику св. Медара. Тамъ, по суевѣрному обычаю того времени, они установили постель Клодоберта рядомъ съ гробницею святаго и дали торжественный обѣтъ за возстановленіе его здоровья. Но больной, утомленный усталостью отъ нѣсколькихъ миль дороги, въ тотъ же день впалъ въ предсмертное томленіе и къ полуночи умеръ³⁸. Эта смерть сильно тронула всѣхъ городскихъ жителей; съ сочувствіемъ, которое обыкновенно внушаетъ преждевременный конецъ царственныхъ особъ, граждане Суассона соединяли также и мысль о собственной своей участи. Почти каждый изъ нихъ оплакивалъ какую либо недавнюю утрату. Они толпой повалили на похороны молодаго принца, и провожали его до мѣста погребенія, въ базиликѣ святыхъ мучениковъ Крепина и Крепиньяна. Мужчины проливали слезы, а женщины, одѣтыя въ черномъ, изъявляли такую же горесть, какъ-бы при погребеніи отца или мужа; имъ казалось, что, провожая эти похороны, онѣ облеклись въ печаль за всѣ семейства³⁹.

Въ изъявленіе отцовской горести, Гильперикъ роздалъ богатые дары на церкви и бѣдныхъ. Онъ не вернулся въ Бренъ, гдѣ пребываніе было для него непріятно и гдѣ эпидемія продолжала свои опустошенія; выѣхавъ изъ Суассона съ Фредегондой, онъ поселился въ нею въ одномъ изъ королевскихъ дворцовъ, находившихся на опушкѣ обширнаго Кюизскаго Лѣса, недалеко отъ Компьена. Тогда былъ октябрь мѣсяцъ, пора осенней охоты, имѣвшей значеніе народнаго празднества; всякій мужчина франкскаго происхожденія предавался этой забавѣ съ увлеченіемъ, способнымъ заглушить въ немъ самую сильную горесть⁴⁰. Движеніе, шумъ, прелесть дѣятельнаго и нерѣдко опаснаго занятія, утоляли скорбь короля и по временамъ возвращали ему спокойное расположеніе духа; но печаль Фредегонды не знала ни развлеченія, ни отдыха. Скорбь матери еще болѣе увеличивалась въ ней отъ ожиданія перемѣны, которую потеря обоихъ сыновей должна была повлечь въ ея королевскомъ значеніи, и отъ опасеній ея на счетъ будущаго. Оставался только одинъ наслѣдникъ Нейстріскаго Королевства, и то былъ Клодовигъ, сынъ другой женщины, супруги, — которую она нѣкогда вытѣснила, — человѣкъ, котораго недавній заговоръ выставилъ ей предметомъ надежды и козней враговъ ея⁴¹. Будущее вдовство, несчастіе, котораго она ежедневно должна была страшиться, поражало ее ужасомъ; въ тревожныхъ опасеніяхъ своихъ она воображала себя низложенною, лишенною почестей, власти, богатствъ, подвергнутою мести и жестокостямъ, или униженію худшему, смерти.

Однако это новое душевное безпокойство не обратило ее къ такимъ же помысламъ, какъ первое. Ставъ на короткое время выше самой себя, благодаря благороднымъ и нѣжнымъ внушеніямъ материнскаго чувства, она снова возвратилась къ собственному характеру, къ безмѣрному себялюбію, коварству и жестокосердію. Она стала изыскивать средства вовлечь Клодовига въ сѣти, и для погибели врага своего разсчитывала въ умѣ на бичъ, похитившій у нея собственнаго ея сына. Молодой принцъ, не бывъ въ Брени, избѣжалъ язвы; она рѣшилась, подъ лживымъ предлогомъ, внушить отцу его мысль отправить его въ это мѣсто, гдѣ зараза губила все сильнѣе и сильнѣе. Придуманный ею, для убѣжденія своего мужа, предлогъ состоялъ вѣроятно въ необходимости вывѣдать, черезъ довѣренное лицо, черезъ члена семейства, о томъ, что дѣлается въ этомъ королевскомъ жилищѣ, внезапно покинутомъ господами и подверженномъ воровству и хищеніямъ новаго рода. Ни мало не подозрѣвая тайныхъ побужденій этого совѣта, Гильперикъ его одобрилъ; онъ отправилъ къ Клодовигу, съ гонцомъ, приказаніе ѣхать въ Бренъ, и юноша повиновался съ тою сыновнею покорностію, которая была въ духѣ германскихъ нравовъ⁴².

Вскорѣ король переѣхалъ изъ Кюизскаго Лѣса въ помѣстье Шелль, на Марнѣ, для личнаго надзора за уборкою годовой жатвы или, можетъ-быть, за тѣмъ, чтобы придать разнообразія своимъ развлеченіямъ. Тамъ вспомнилъ онъ о своемъ сынѣ, находившемся, въ угоду ему, въ Брени среди опасности, почти неизбѣжной, и вызвалъ его къ себѣ⁴³. Клодовигъ возвратился живъ и здоровъ; полный довѣрія къ самому себѣ и къ счастію, допустившему его пережить младшихъ братьевъ, онъ будто нарочно раздражалъ досаду и ненависть Фредегонды. Онъ обходился съ нею съ презрительною гордостью и всякому встрѣчному говорилъ рѣчи, подобныя слѣдующимъ⁴⁴; «Братья мои перемерли; королевство достается мнѣ одному; вся Галлія будетъ мнѣ подвластна; судьба готовитъ мнѣ всемірное царство. — Враги мои у меня въ рукахъ; я поступлю с ними, какъ мнѣ заблагоразсудится»⁴⁵. Къ такому ребяческому самохвальству, дышащему гордостью, внушенною Нейстрійцамъ недавними завоеваніями и ихъ надеждою возстановить единство франкскаго господства, ему нерѣдко случалось присоединять и ругательства на королеву⁴⁶.

Фредегондѣ были извѣстны всѣ рѣчи ея пасынка, и при томъ сильномъ безпокойствѣ, въ которомъ она тогда находилась, эти пустыя слова наводили на нее ужасъ. Сперва доносили ей вѣрно; потомъ къ истинѣ примѣшалась ложъ; наконецъ ей сообщали чистыя сказки, выдуманныя изъ ревностнаго усердія⁴⁷. Однажды кто-то сказалъ ей: «Если ты лишилась сыновей, то единственно отъ козней Клодовига. Онъ въ связи съ дочерью одной изъ твоихъ прислужницъ и научилъ мать извести колдовствомъ дѣтей твоихъ. Предваряю тебя, не жди теперь лучшаго и себѣ, потерявъ то, что давало тебѣ надежду на царство⁴⁸». Этотъ лживый доносъ, поразивъ королеву словно электрическій ударъ, возбудилъ въ ней всю ея энергію и обратилъ ее отъ унынія къ ярости. Она велѣла схватить въ своемъ домѣ, связать и привѣсть къ себѣ обѣихъ женщинъ, ей указанныхъ. По ея приказанію, любовницу Клодовига сѣкли розгами и отрѣзали ей косу въ знакъ позора, которымъ, по обычаю Германцевъ, отмѣчали передъ наказаніемъ, прелюбодѣйную женщину или распутную дѣвушку; потомъ выставили несчастную на дворцовомъ дворѣ, ущемивъ ея тѣло между двумя половинками расщепленнаго бревна, поставленнаго передъ окнами молодаго принца, чтобы за-одно пристыдить и огорчить его⁴⁹. Между-тѣмъ, пока дочь подвергалась этой казни, призвали къ допросу мать и пыткой заставили ее сдѣлать ложное признаніе въ чародѣйствѣ, въ которомъ ее винили⁵⁰.

Съ этимъ доказательствомъ, на которое, казалось, не было возраженій, Фредегонда пошла къ королю, разсказалала ему все, что узнала, и требовала отмщенія Клодовигу. Разсказъ ея, искусно перемѣшанный съ намеками, которые могли заставить Гильперика опасаться за собственную свою жизнь, сдѣлалъ на него такое впечатлѣніе, что, ничего не разбирая, никого не разспрашивая, даже не выслушавъ своего сына, онъ рѣшился предать его на судъ мачихѣ⁵¹. Сдѣлавшись отъ легковѣрія малодушнымъ, предполагая въ Клодовигѣ, сверхъ преступленія, въ которомъ его обвиняли, мысль о похищеніи престола и отцеубійствѣ, король не осмѣлился задержать его во дворцѣ, въ кругу юныхъ товарищей, но хотѣлъ овладѣть имъ посредствомъ какой-либо западни. Въ тотъ день, въ лѣсу близь Шелли, назначена была охота; король поѣхалъ туда въ сопровожденіи только нѣкоторыхъ изъ преданныхъ ему лицъ, въ числѣ которыхъ были герцогъ Бобъ или Бодегизель и герцогъ Дезидерій, искусный и счастливый предводитель войска, продолжавшаго въ то время въ Аквитаніи завоеваніе городовъ Гильдеберта и Гонтрана⁵². Прибывъ къ нейстрійскому двору въ промежуткѣ двухъ походовъ, онъ явился тутъ, какъ-бы въ урочный часъ, помочь рукой своей безразсудному гнѣву отца на сына и исполнить ту роль орудія рока, которую галло-римское дворянство не разъ разъигрывало въ домашнихъ переворотахъ меровингской династіи⁵³.

На одномъ привалѣ въ лѣсу, Гильперикъ остановился и послалъ гонца за Клодовигомъ, съ приказаніемъ явиться одному, для тайнаго разговора⁵⁴. Юноша, можетъ-быть, подумалъ, что это тайное свиданіе устроено отцомъ его для того, чтобы доставить средство съ нимъ объясниться, говорить свободно и доказать свою невинность; по-крайней-мѣрѣ, онъ немедленно повиновался, ни мало не подозрѣвая того, чтò должно было совершиться. Прибывъ въ лѣсъ, онъ вскорѣ очутился передъ своимъ отцомъ и герцогами Бобомъ и Дезидеріемъ, соявшими близъ него. Неизвѣстно, съ какимъ видомъ король встрѣтилъ своего сына: разразился ли онъ упреками и проклятіями, или подалъ только повелительный знакъ въ угрюмомъ безмолвіи. По этому знаку, или по данному приказанію, Дезидерій и Бобъ подошли къ молодому принцу и, схвативъ его, каждый съ своей стороны, за руку, крѣпко держали его, пока у него отбирали мѣчъ⁵⁵. Когда онъ былъ обезоруженъ, съ него сняли богатую одежду и покрыли грубымъ рубищемъ; одѣтый такимъ образомъ и связанный, какъ злодѣй, онъ былъ отведенъ къ королевѣ и предоставленъ ея произволу⁵⁶.

Хотя Фредегонда уже заранѣе обдумала, чтò сдѣлать, когда жизнь послѣдняго изъ ея пасынковъ будетъ въ ея рукахъ, однако она не торопилась: изъ разсчета и предусмотрительности, никогда ея не покидавшихъ, она удержала Клодовига плѣнникомъ во дворцѣ, съ намѣреніемъ лично допросить его и извлечь изъ его отвѣтовъ или улики противъ него самаго, или свѣдѣнія о его связахъ, дружественныхъ или основанныхъ на разсчетѣ⁵⁷. Въ-теченіе трехъ дней, это домашнее слѣдствіе свело лицомъ-къ-лицу, въ неравной борьбѣ, два существа совершенно различнаго покроя, женщину столь же хитрую, сколько безжалостную, искусную въ притворствѣ и сильную волей, и юношу безразсуднаго, вѣтреннаго, откровеннаго сердцемъ и неосторожнаго на словахъ. Допросы плѣнника касались трехъ пунктовъ, предложенныхъ ему во всевозможныхъ видахъ: Чтò онъ могъ показать на счетъ обстоятельствъ преступленія, въ которомъ его обвиняли? Кто именно научалъ его или совѣтовалъ ему? Съ кѣмъ въ особенности онъ былъ связанъ дружбой⁵⁸»?

Какъ ни ухищрялись для уловленія Клодовига, онъ былъ непоколебимъ въ отрицаніяхъ своихъ на всѣ приводимыя доказательства, но не устоялъ противъ удовольствія похвалиться своимъ могуществомъ и преданностью друзей и назвалъ ихъ въ большомъ числѣ⁵⁹. Этихъ свѣдѣній было достаточно для королевы; она прекратила слѣдствіе, чтобъ перейдти къ исполненію того, что ею было задумано. Утромъ на четвертый день, Клодовигъ, все еще связанный или закованный, былъ переведенъ изъ Шелли въ Нуази, королевское помѣстье, находившееся не въ далекѣ, на другомъ берегу Марны⁶⁰. Стража, переведшая его такимъ образомъ, какъ-бы для перемѣны темницы, имѣла тайныя приказанія; черезъ нѣсколько часовъ послѣ прибытія его, онъ былъ пораженъ на смерть ножемъ, который оставили въ его ранѣ, и зарытъ въ могилѣ, выкопанной близъ стѣны въ часовнѣ, принадлежавшей къ нуазійскому дворцу⁶¹.

По совершеніи убійства, люди, наученные Фредегондой, явились къ королю и объявили ему, что Клодовигъ, доведенный до отчаянія великостью своего преступленія и невозможностью помилованія, самъ наложилъ на себя руку; въ доказательство самоубійства они прибавили, что оружіе, нанесшее ему смерть, оставалось еще въ его ранѣ⁶². Гильперикъ, невозмутимый въ своемъ легковѣріи, ни маоло не усомнился и не произвелъ ни изслѣдованія, ни осмотра; считая своего сына, преступникомъ, покаравшимъ самаго себя, онъ не оплакивалъ его, и даже не отдалъ никакихъ приказаній на счетъ его погребенія⁶³. Такою забывчивостью воспользовалась королева, вражда которой не могла насытиться; она поспѣшила приказать выкопать изъ могилы тѣло своей жертвы и бросить его въ Марну, чтобы и послѣ нельзя было похоронить его съ честію⁶⁴. Но этотъ ваварскій разсчетъ оказался неудаченъ; трупъ Клодовига не остался на днѣ рѣки и не былъ увлеченъ теченіемъ, но попалъ въ сѣти, разставленныя сосѣднимъ рыбакомъ. Вытаскивая неводъ, онъ извлекъ трупъ изъ воды и узналъ въ немъ молодаго принца по длиннымъ волосамъ, которыхъ недогадались ему отрѣзать. Проникнутый почтеніемъ и состраданіемъ, онъ перенесъ тѣло на берегъ и похоронилъ его въ могилѣ, которую, для замѣтки, прикрылъ дерномъ, сохраняя въ глубокой тайнѣ свое благочестивое дѣло, способное погубить его⁶⁵.

Фредегонда не имѣла болѣе причинъ бояться, чтобы сынъ Гильперика, рожденный отъ другой жены, наслѣдовалъ королевство; ея безопасность въ этомъ отношеніи была совершенная, но злоба ея не истощилась. Мать Клодовига, супруга, отторгнутая ею, Авдовера, жила еще въ монастырѣ города Манса; эта женщина имела право требовать у нея отчета въ собственномъ ея бѣдствіи и въ смерти двухъ сыновей, одного, загнаннаго ею, какъ дикаго звѣря и доведеннаго до самоубійства⁶⁶, другаго зарѣзаннаго. Сочла ли Фредегонда возможнымъ, чтобы Авдовера, въ тиши монастыря, таила мщеніе и нашла средства его исполнить, или ненависть ея не имѣла другаго побужденія, кромѣ зла, которое она сама причинила, только вражда эта достигла высшей степени; новое преступленіе вскорѣ послѣдовало за убійствомъ Клодовига.

Слуги королевы, снабженные ея приказаніями, отправились къ Мансъ и по прибытіи велѣли отворить себѣ врата обители, куда, болѣе пятнадцатли лѣтъ тому назадъ, удалилась Авдовера и гдѣ она выростила при себѣ дочь свою, Гильдесвинду, прозывавшуюся Базиной⁶⁷. Обѣихъ ихъ касалось ужасное порученіе, данное Фредегондой; мать была умерщвлена, а дочь, вещь невѣроятная, если бы не подтверждалъ того современникъ, собственная дочь Гильперика, была изнасилована и подверглась такому позору при его жизни⁶⁸. Помѣстья, которыя Авдовера нѣкогда получила какъ-бы во утѣшеніе за разводъ, и все остальное имущества ея, Клодовига и сестры его, все досталось Фредегондѣ⁶⁹. А бѣдная дѣвушка, оставшаяся въ живыхъ, обезчещенная, безсемейная, хотя имѣла отца и отецъ этотъ былъ королемъ, затворилась въ монастырѣ въ Пуатье и ввѣрилась материнскимъ попеченіямъ основательницы этой обители, кроткой и благородной Радегонды⁷⁰.

Женщина, показавшая, подъ истязаніями пытки, на самого себя и на Клодовига, обречена была судомъ на сожженіе живою. Идя на казнь, она отреклась отъ своихъ признаній и громко кричала, что все сказанное ею ложно; но Гильперикъ, тотъ, кого слова эти должны были привесть въ содроганіе, не выходилъ изъ своего страннаго оцѣпенѣнія, и слова обвиненной безслѣдно заглохли въ пламени костра⁷¹. Другихъ казней не было въ шелльскомъ дворцѣ; слуги и друзья Клодовига, наученные примѣромъ того, что три года назадъ постигло товарищей его брата, во-время разбѣжались въ разныя стороны и старались удалиться изъ королевства⁷².

Повелѣнія, разосланныя къ пограничнымъ графамъ, предписывали имъ заградить путь бѣглецамъ; но только одинъ, казначей Клодовига, былъ схваченъ въ то время, когда перебирался въ буржскую землю, принадлежавшую къ королевству Гонтрана. Когда его возвращали черезъ городъ Туръ, то епископъ Григорій, повѣствователь этихъ печальныхъ событій, увидѣвъ его идущаго съ связанными руками, узналъ отъ стражей, что его вели къ королевѣ и какая участь его ожидала⁷³. Григорій, сострадая несчастному, передалъ проводникамъ его письмо, которымъ просилъ даровать ему жизнь. Эта просьба человѣка, котораго Фредегонда нехотя уважала, привела ее въ спасительное изумленіе, и она удержалась, какъ-будто тайный голосъ шепталъ ей: «довольно». Горячка жестокости ея прекратилась; она показала милосердіе льва, презрѣніе къ безполезному убійству, и не только избавила плѣнника отъ пытки и казни, но даже предоставила ему свободу идти, куда угодно⁷⁴.

Черезъ пять лѣтъ, Гильперикъ былъ зарѣзанъ, оставивъ наслѣдникомъ своего королевства четырехъ-мѣсячнаго сына. Фредегонда, сознавая свое безсиліе противъ возстанія своихъ враговъ, поручила этого младенца и самое-себя покровительству короля Гонтрана, прибывшаго къ ней въ Парижъ. Во время этой поѣздки, которая должна была доставить ему вліяніе на дѣла Нейстріи, Гонтрана волновали противоположныя чувствованія: радость, что онъ въ состояніи отплатить за все зло, причиненное ему Гильперикомъ, и горесть, которую онъ, какъ добрый братъ, ощущалъ по его кончинѣ; недовѣрчивость въ обманчивой дружбѣ Фредегонды и необходимость оказать ей услугу, дабы утвердить за собой опеку надъ ея сыномъ и регенство надъ королевствомъ⁷⁵. Съ одной стороны, честолюбіе удерживало его въ Парижѣ; съ другой — неопредѣленный страхъ побуждалъ сократить по возможности пребываніе въ этомъ городѣ, казавшееся ему опаснымъ; онъ игралъ роль покровителя и защитника Фредегонды и остерегался ея⁷⁶. Мнительность его приводила ему на память насильственный конецъ его брата и племянниковъ, Меровига и Клодовига; особенно эти послѣдніе, погибшіе въ цвѣтѣ лѣтъ и не причинившіе ему никакого зла, были предметомъ его помысловъ, смѣшанныхъ съ опасеніемъ за самого себя и сѣтованіями о родственникахъ. Онъ безпрестанно говорилъ о нихъ, и жалѣлъ, что не можетъ по-крайней-мѣрѣ похоронить ихъ прилично, не зная мѣста, куда тѣла ихъ заброшены⁷⁷. Мысли эти побудили его собрать на этотъ счетъ справки, и вскорѣ слухъ о благочестивыхъ его розысканіяхъ разнесся по окрестностямъ Парижа. Одинъ поселянинъ, прослышавъ о томъ, пришелъ въ королевское жилище, испрашивая дозволенія говорить съ королемъ и, бывъ къ нему допущенъ, сказалъ: «Если мнѣ отъ того не будетъ послѣ худо, то я укажу мѣсто, гдѣ лежитъ трупъ Клодовига⁷⁸».

Обрадованный этими словами, король Гонтранъ поклялся крестьянину, что не сдѣлаетъ ему никакого вреда, но напротивъ, если онъ докажетъ объявленное, то будетъ награжденъ дарами⁷⁹. Тогда человѣкъ этотъ продолжалъ: «О! король, я говорю правду, дѣло само докажетъ это. Когда Клодовигъ былъ убитъ и погребенъ подъ кровлей часовни, кто королева, опасаясь, чтобъ онъ современемъ не былъ открытъ и похороненъ съ честію, приказала бросить его въ Марну. Я нашелъ его въ неводѣ, который разставилъ, какъ надлежитъ по ремеслу моему, потому-что я рыболовъ. Сначала незналъ я, кто бы это былъ, но потомъ по длиннымъ волосамъ догадался, что это Клодовигъ. Я взвалилъ его на плечи и отнесъ на берегъ, гдѣ похоронилъ и сдѣлалъ надъ нимъ дерновую могилу. Прахъ его въ цѣлости; дѣлай теперь, что хочешь⁸⁰».

Гонтранъ, подъ видомъ отправленія на охоту, велѣлъ рыбаку проводить себя туда, гдѣ онъ воздвигнулъ дерновый холмъ⁸¹. Разрывъ землю, нашли трупъ Клодовига, лежвшій на спинѣ и почти неповрежденный; часть волосъ, бывшихъ подъ низомъ, отдѣлись отъ головы, но остальные, съ длинными висящими косами, на ней уцѣлѣли⁸². По этому признаку, разсѣявшему всѣ сомнѣнія, король Гонтранъ узналъ сына своего брата, одного изъ тѣхъ, чьи остатки онъ такъ желалъ отыскать. Онъ приказалъ великолѣпно похоронить молодаго принца и, самъ предводя погребальнымъ шествіемъ, велѣлъ перенесть тѣло въ базилику св. Винцента, что нынѣ Сен-Жермень-де-Прё⁸³. Нѣсколько недѣль спустя, тѣло Меровинга, отысканное близь Теруанна, было перенесено въ Парижъ и погребено въ той же церкви, гдѣ также почивалъ и король Гильперикъ⁸⁴.

Храмъ этотъ былъ общимъ мѣстомъ погребенія для всѣхъ Меровинговъ, преимущественно тѣхъ, которые, погибнувъ насильственною смертію, не могли сами избрать себѣ могилы. Каменный помостъ его еще существуетъ, и въ стѣнахъ зданія, нѣсколько разъ перестроеннаго, покоится еще прахъ сыновъ покорителей Галліи. Если разсказы эти имѣютъ какую либо цѣну, то усугубятъ уваженіе нашего времени къ древнему королевскому аббатству, нынѣ простой приходской церкви Парижа, и къ мыслямъ на которыя наводитъ это мѣсто, болѣе тринадцати вѣковъ посвященное молитвѣ, прибавятъ можетъ-быть, новое ощущеніе.

Примѣчанія