Разсказъ вторый.

Послѣдствія убійства Галесвинты. — Междоусобіе. — Смерть Сигберта.

(568 — 575).

У Франковъ, и вообще у народовъ германскаго племени, лишь только совершено бывало убійство, ближайшій родственникъ покойнаго тотчасъ назначалъ свиданіе всѣмъ своимъ роднымъ и союзникамъ, призывая ихъ, именемъ чести, прибыть съ оружіемъ, потому-что съ того времени возгаралась война между убійцею и всѣми, кто былъ связанъ съ жертвою какими-либо узами родства. Какъ супругъ сестры Галесвинты, Сигбертъ обязанъ былъ исполнить этотъ долгъ мщенія. Онъ послалъ гонцовъ къ королю Гонтрану, который, ни мало не колеблясь въ выборѣ между двумя враждующими братьями, немедленно присталъ къ сторонѣ обиженнаго; но неизвѣстно, было ли то изъ повиновенія къ народнымъ обычаямъ, или, можетъ-быть, потому-что гнусное и низкое преступленіе короля Гильперика изгоняла его изъ семейнаго круга. Вслѣдъ за тѣмъ была объявлена война, и начались враждебные дѣйствія, хотя не съ одинаковою ревностью со стороны двухъ братьевъ, возставшихъ на третьяго¹. Сигбертъ, возбуждаемый мстительностью жены своей, Брунегильды, имѣвшей надъ нимъ неограниченную власть и внезапно обнаружившей свой въ высшей степени пылкій характеръ, хотѣлъ биться до послѣдней крайности; онъ не отступалъ даже отъ мысли о братоубійствѣ. Но Гонтранъ, по христіанскому-ли чувству, или по свойственной ему слабости воли, скоро промѣнялъ свою роль союзника на роль посредника. Просьбами и угрозами онъ склонилъ Сигберта не самоуправствовать, а законнымъ порядкомъ созвать миролюбиво народъ, и требовать его суда².

Дѣйствительно, по закону Франковъ, или, лучше сказать, по народнымъ ихъ обычаямъ, всякій, кто считалъ себя обиженнымъ, могъ избирать или частную войну, или общественный судъ; но лишь только приговоръ бывалъ произнесенъ, война становилась уже незаконною. Судебное собраніе называлось малъ (mâl), то-естъ, совѣтъ. Чтобъ имѣть право быть въ немъ посредникомъ, надлежало принадлежать къ разряду землевладѣльцевъ, или, по германскому выраженію, къ числу почетныхъ мужей, аримановъ, (arimans)³. Въ большемъ или меньшемъ числѣ, смотря по роду и важности предстоящихъ дѣлъ, судьи являлись въ собраніе въ полномъ вооруженіи и, не покидая оружія, усаживались на скамьяхъ, разставленныхъ въ кружокъ. До перехода черезъ Рейнъ и покоренія Галліи, Франки производили судъ на открытомъ воздухѣ, на холмахъ, освященныхъ древними религіозными обрядами. Принявъ, послѣ своего завоеванія, христіанство, они оставили этотъ обычай, и малъ созывался королями или графами въ каменныхъ или деревянныхъ строеніяхъ; но, не смотря на такую перемѣну, мѣсто засѣданій сохранило названіе, данное ему прежде въ языческой Германіи: его по старому продолжали звать, на древне-германскомъ языкѣ, Мальбергъ, Гора Совѣта⁴.

Когда воззваніемъ, обнародованнымъ въ трехъ франкскихъ королевствахъ, было повѣщено, что чрезъ сорокъ ночей (таково было принятое въ законахъ выраженіе) король Гонтранъ будетъ держать торжественный сеймъ для примиренія королей Гильперика и Сигрберта, то важнѣйшіе вожди и богатые владѣльцы прибыли, съ своими дружинами, въ назначенное мѣсто. Открылся торжественный судъ, о подробностяхъ котораго современныя писанія не упоминаютъ; но вѣроятныя обстоятельства его можно отъискать въ различныхъ постановленіяхъ, актахъ и судебныхъ формулахъ. Изъ нихъ не трудно извлечь слѣдующіе факты, правда, только предполагаемые, но могущіе, до нѣкоторой степени, дополнить пропускъ историческихъ свидѣтельств.

Когда всѣ собрались, король Гонтранъ занялъ мѣсто на возвышенномъ креслѣ, а прочіе судьи сѣли на простыхъ скамьяхъ, каждый съ мечом на бедрѣ и служителемъ, стоявшимъ позади со щитомъ и копьемъ его. Призванный какъ истецъ, первый явился король Сигбертъ, и отъ имени жены своей, королевы Брунегильды, обвинялъ Гильперика въ умышленномъ участіи въ убіеніи Галесвинты, сестры Брунегильды. Срокъ въ четырнадцать ночей данъ былъ обвиняемому, чтобы онъ явился въ свою очередь и клятвенно оправдался⁵.

Законы Франковъ требовали, чтобы эта оправдательная клятва подтверждена была присягою извѣстнаго числа свободныхъ людей, шести въ случаяхъ маловажныхъ, и до семидесяти двухъ въ дѣлахъ болѣе значительныхъ, или по важностя фактовъ, или по высокому званію подсудимыхъ⁶. Обвиняемый долженъ былъ явиться въ кругъ, обставленный судейскими скамьями, въ сопровожденіи всѣх тѣхъ, которые должны были произнести съ нимъ клятву. Тридцать шесть человѣкъ становилось по правую, и тридцать шесть по лѣвую его руку; послѣ того, по требованію главнаго судьи, онъ обнажалъ мечъ и клялся оружіемъ въ своей невинности; тогда свидѣтели, разомъ обнаживъ свои мечи, приносили на нихъ туже клятву⁷. Никакое свидѣтельство, ни въ древнихъ хроникахъ, ни въ современныхъ актахъ, не даетъ повода думать, чтобы Гильперикъ пытался оправдаться судебнымъ порядкомъ, въ преступленіи, въ которомъ его обвиняли; по всѣмъ вѣроятіямъ онъ предсталъ одинъ предъ собраніемъ Франковъ и сѣлъ, не сказавъ ни слова. Сигбертъ всталъ и трижды сказал судьямъ: «Повѣдайте намъ законъ салійскій»⁸.

Такова была установенная форма для требованія суда съ противникомъ, уличеннымъ собственнымъ своимъ признаніемъ, но въ настоящемъ случаѣ отвѣтъ на такое требованіе могъ быть данъ только послѣ продолжительныхъ преній, потому-что дѣло шло о преступленіи, къ которому общій законъ Франковъ можно было примѣнить только по аналогіи. Для предупрежденія, или, по-крайней-мѣрѣ, для скорѣйшаго окончанія частныхъ распрей, законъ этотъ постановлялъ, что, в случаѣ убійства, виновный долженъ заплатить наслѣдникамъ убитаго извѣстную сумму денегъ, соразмѣрную съ его званиемъ. За двороваго раба платили отъ пятнадцати до тридцати пяти золотыхъ солидовъ, за лита изъ варваровъ, или за галло-римскаго данника, сорокъ-пять солидовъ; за Римлянина — владѣльца сто солидовъ и вдвое за Франка, или всякаго другаго варвара, подчиненного салійскому закону⁹. Въ каждомъ  изъ этихъ раздрядовъ пеня утроивалась, если убитый, рабъ или крѣпостной, Римлянинъ или варваръ, непосредственно зависѣлъ отъ короля, какъ слуга его, какъ вассалъ, или какъ человѣкъ, занимавшій какую-либо общественную должность. Такимъ образомъ, за казеннаго селянина платили девяносто золотыхъ солидовъ; триста за Римлянина, допущеннаго къ королевскому столу, и шестьсотъ солидовъ за варвара, украшеннаго почетнымъ титуломъ, или состоявшаго въ дружинѣ, antrusti, то-есть, королевскаго приверженца¹⁰.

Пеня эта, по уплатѣ которой виновный избавлялся отъ дальнѣйшаго преслѣдованія и мести, называлась на германскомъ языкѣ веръ-гельдъ, wer-gheld, охранная плата, а на латинскомъ композиція, compositio, потому-что прекращала войну между обидчикомъ и обиженнымъ. За убійство лицъ королевскаго сана не было установлено веръ-гельда; въ этомъ тарифѣ человѣческой жизни они стояли внѣ и выше всякой принятой закономъ оцѣнки. Съ другой стороны, варварскіе обычаи нѣкоторымъ образомъ давали князьямъ право на человѣкоубійство; и вотъ почему не распространивъ, посредствомъ толкованій, значенія салійскаго закона, нельзя было ни опредѣлить, что повелѣвалось имъ въ дѣлѣ, возникшемх противъ короля Гильперика, ни назначить пеню, которую слѣдовало уплатить родственникамъ Галесвинты. Не имѣя возможности съ точностію судить по закону, собраніе поступило по взаимному соглашенію и произнесло приговоръ почти въ слѣдующих выраженіяхъ:

«Вотъ приговоръ достославнаго короля Гонтрана и благородныхъ мужей, засѣдающихъ въ Малъ-Бергѣ. Города Бордо, Лиможъ, Кагоръ, Беарнъ и Бигоръ, которые Галесвинта, сестра наипревосходнѣйшей дамы Брунегильды, по прибытіи своемъ въ землю Франковъ, получила, как вѣдомо всякому, въ утренній даръ и вдовій участокъ, перейдутъ отъ сего дня во владѣніе королевы Брунегильды и ея наслѣдниковъ, дабы, чрезъ посредство таковой пени, возстановленъ былъ отнынѣ миръ Божій между достославными государями Гильперикомъ и Сигбертомъ¹¹».

Оба короля подошли одинъ къ другому, держа въ рукѣ небольшія древесныя вѣтви, которыми обмѣнялись въ знакъ честнаго слова, даннаго взаимно, однимъ — не покушаться возвратить того, что утратилъ онъ по приговору народа, другимъ — не требовать ни подъ какимъ предлогомъ большаго вознагражденія. — «Братъ», — сказалъ тогда австразійскій король: — «дарую тебѣ впредь миръ и безопасность за смерть Галесвинты, сестры Брунегильды. Отнынѣ тебѣ нечего бояться ни жалобъ моихъ, ни преслѣдованій, и если, не во гнѣвъ Богу, случится, что ты будешь потревоженъ или мною, или моими наслѣдниками, или кѣмъ-либо другимъ отъ ихъ имени, или снова будешь призванъ въ Совѣтъ за рѣченное убійство и данное мнѣ тобою вознагражденіе, то да будетъ оно вдвойнѣ возвращено тебѣ¹²». — Собраніе разошлось и оба короля разстались, повидимому, примиренные.

Король Гильперикъ никакъ не могъ сродниться съ мыслію, что онъ долженъ подчиниться рѣшенію суда въ удовлетвореніе за обиду; напротивъ того, онъ надѣялся возвратить со временемъ свои города, или вознаградить себя на счетъ владѣній Сигберта. Этотъ замыселъ, созрѣвавшій и таимый въ-продолженіе почти пяти лѣтъ, внезапно обнаружился въ 573 году. Гильперикъ, не имѣя точнаго понятія ни о положеніи, ни объ относительной важности городовъ, объ утратѣ которыхъ сѣтовалъ, зналъ, однако, что Беарнъ и Бигоръ были самые незначительные и самые отдаленные отъ средоточія его владѣній. Размышляя о средствахъ выручить силою то, что было уступлено противъ воли, Гильперикъ нашелъ, что планъ его завоеванія будетъ и удобнѣе въ исполненіи и выгоднѣе, если, въ замѣнъ двухъ небольшихъ городовъ, лежавшихъ близь подошвы Пиренеевъ, онъ пріобрѣтетъ города Туръ и Пуатье, обширные, богатые, и совершенно ему сподручные. Съ этой мыслію, онъ собралъ въ принадлежавшемъ ему городѣ Анжерѣ войско, и ввѣрилъ надъ нимъ начальство Клодовигу, меньшому изъ трехъ сыновей, прижитыхъ имъ отъ Авдоверы, первой его супруги.

Безъ всякаго предварительнаго объявленія войны, Клодовигъ пошелъ на Туръ. Не смотря на силу этого древняго города, онъ вступилъ въ него безъ сопротивленія, ибо Сигбертъ такъ же, какъ и оба другіе короля, содержалъ постоянный гарнизонъ только в тѣхъ городахъ, гдѣ самъ имѣлъ пребываніе, а гражданамъ большею частію галльскаго происхожденія, все равно было которому изъ франкскихъ королей должны они повиноваться. Овладѣвъ Туромъ, сынъ Гальперика направился на Пуатье, который также скоро отворилъ передъ нимъ свои ворота. Здѣсь Клодовигъ остановился, находясь какъ-бы въ центрѣ между Туромъ и городами Лиможемъ, Кагоромъ и Бордо, завоевать которые ему предстояло¹³.

Узнавъ о такомъ неожиданномъ нападеніи, король Сигбертъ отправилъ гонцовъ къ брату своему Гонтрану, прося его помощи и совѣта. Участіе, которое Гонтранъ принималъ шесть лѣтъ тому назадъ въ примиреніи двухъ королей, казалось, возлагало на него въ отношеніи къ нимъ нѣкоторую обязанность судіи, право взысканія съ того, кто не сдержалъ даннаго слова и нарушилъ приговоръ народный. Съ этою мыслію, согласною, впрочемъ, съ наклонностью къ справедливости, составлявшею особенную черту его характера, онъ взялъ на себя трудъ усмирить враждебное покушеніе Гильперика и принудить его снова подчиниться условіямъ раздѣльнаго трактата и приговора Франковъ. Не дѣлая нарушителю клятвеннаго мира ни представленій, ни предварительнаго вызова, Гонтранъ отправилъ противъ Клодовига войско, подъ предводительствомъ лучшаго изъ своихъ военноначальниковъ, Эонія Муммола, родомъ Галла, мужествомъ равнаго храбрѣйшимъ изъ Франковъ, но превосходившаго всѣхъ ихъ воинскими дарованіями¹⁴.

Муммолъ, имя котораго было тогда знаменито, встрѣтится еще не разъ въ этихъ разсказахъ, въ то время только-что поразилъ въ нѣсколькихъ битвахъ и оттѣснилъ даже за Альпы народъ лонгобардскій, который, владѣя сѣверомъ Италіи, покушался проникнуть въ Галлію и грозилъ завоевать области, лежавшія близь Роны. Онъ двинулся изъ Шалона-на-Сонѣ, столицы гонтранова королевства, съ быстротою, уже стязавшею ему побѣды, и пошелъ на городъ Туръ по дорогѣ чрезъ Неверъ и Буржъ. При его приближеніи, молодой Клодовигъ, возвратившійся въ Туръ съ намѣреніемъ выдержать тамъ осаду, рѣшился отступить и, въ ожиданіи подкрѣпленій, занялъ удобную позицію на пути къ Пуатье, не въ дальнемъ разстояніи отъ этого города. Между тѣмъ Турскіе граждане миролюбиво приняли галло-римскаго предводителя, занявшаго городъ именемъ короля Сигберта. Чтобы на будущее время они были менѣе равнодушны къ политическимъ событіямъ, Муммолъ заставилъ всѣхъ ихъ присягнуть на вѣрность¹⁵. Если воззваніе его къ епископу и турскому графу было согласно съ другими подобнаго рода актами, то всѣ горожане и жители городскаго округа, Римляне, Франки и всякого инаго племени, получили приказаніе собраться въ епархіальную церковь и произнесть передъ святынею клятву во имя всемогущаго Бога, нераздѣльной Троицы и страшнаго суда въ томъ, что въ совершенной чистотѣ, какъ истые литы, они пребудутъ вѣрными государю своему, достославному королю Сигберту¹⁶.

Между тѣмъ ожидаемое Клодовигомъ подкрѣпленіе прибыло въ его станъ близь Пуатье. Оно состояло изъ толпы, собранной въ окрестностяхъ, и предводимой Сигеромъ и Василіемъ; первый былъ Франкъ, второй Римлянинъ, оба усердные сподвижники короля Гильперика и сильные по своему богатству. Войско то, многочисленное, но неустроенное, состоявшее большею частью изъ поселянъ и крестьянъ, образовало авангардъ нейстрійской арміи и первое сразилось съ воинами Муммола. Не смотря на свое мужество и даже ожесточеніе въ битвѣ, Сигеръ и Василій не могли преградить пути на Пуатье величайшему, или лучше сказать единственному тактику того времени. Атакованные съ фронта и фланговъ, они съ огромной потерею были опрокинуты на Франковъ Клодовига, которые тотчасъ же обратились в бѣгство и разсѣялись. Оба предводителя были убиты въ смятеніи, и сынъ Гильперика, не имѣя при себѣ довольно войска для обороны Пуатье, бѣжалъ по дорогѣ въ Сентъ. Овладѣвъ послѣ такой побѣды городомъ, Муммолъ счелъ порученіе свое какъ-бы оконченнымъ, и, заставивъ гражданъ, подобно тому, какъ въ Турѣ, присягнуть на вѣрность королю Сигберту, возвратился въ королевство Гонтрана, не удостоивъ преслѣдованіемъ Нейстрійцевъ, бѣжавшихъ въ маломъ числѣ за своимъ королевичемъ¹⁷.

Клодовигъ не заботился о сборѣ своихъ войскъ и о возвращеніи въ Пуатье; но боясь встрѣтить преграду на дорогѣ къ сѣвѣру, или, можетъ-быть, изъ юношеской удали, вмѣсто того, чтобы двинуться къ Анжеру, продолжалъ слѣдовать въ противоположную сторону и направился къ Бордо, одному изъ пяти городовъ, которыми овладѣть было ему приказано¹⁸. Онъ явился у воротъ этого большаго города съ горстью людей, плохо вооруженныхъ, и на первый вызовъ его отъ отцовскаго имени, городскія ворота передъ нимъ растворились; фактъ удивительный, изъ котораго ясно открывается правительственное безсиліе королевской власти Меровинговъ. Въ такомъ большомъ городѣ не нашлось довольно войска для защиты владѣтельныхъ правъ королевы Брунегильды и верховной власти короля Сигберта отъ толпы бѣглецовъ, бездомныхъ и изнуренныхъ. Сынъ Гильперика могъ безпрепятственно водвориться въ немъ полнымъ властелиномъ и занять съ своими людьми палаты, принадлежавшія въ то время фиску, а когда-то составлявшія собственность императоровъ, доставшуюся королямъ германскимъ вмѣстѣ съ наслѣдіемъ цезарей.

Молодой Клодовигъ почти уже мѣсяцъ жилъ въ Бордо, величая себя поѣдителемъ и представляя лицо вице-короля, когда Сигульфъ, одинъ изъ стражей пиренейской границы или мархіи осмѣлился выступить въ поле и сдѣлать нападеніе¹⁹. Эта граница, которую должно было оборонять отъ Готовъ и от Басковъ, вся принадлежала австрійскому королю, отъ имени котораго сдѣлано было воззваніе по обоимъ берегамъ Адура. Нѣкоторыя указанія, почерпнутыя изъ послѣдующихъ фактовъ, даютъ поводъ думать, что, не желая оставить безъ войскъ свои укрѣпленія, герцогъ, или, какъ говорили на германскомъ языкѣ, марк-графъ²⁰ призвалъ къ ополченію всѣхъ жителей той страны; племя охотниковъ, пастуховъ и дровосѣковъ, почти столь же дикихъ, какъ сосѣди ихъ, Баски, заодно съ которыми они часто грабили купеческіе караваны, налагали дань на небольшіе города, или противились франкскимъ правителямъ. Тѣ изъ горцевъ, которые вняли призыву австразійскаго вождя, явились на сборное мѣсто, кто пѣшй, кто конный, съ обычнымъ своимъ оружіемъ, то-есть, въ охотничьей одеждѣ, съ коломъ въ рукѣ и съ трубкой или рогомъ черезъ плечо. Предводимые марк-графомъ Сигульфомъ, они вступили въ Бордо, ускоряя ходъ, какъ-бы для внезапнаго нападенія и направляясь къ той части города, гдѣ были расположены Нейстрійцы.

Внезапно настигнутые непріятелемъ съ превосходными силами, они успѣли только вскочить на коней, посадить на лошадь своего принца, и окруживъ его, умчаться съ нимъ по направленію къ сѣверу. Сигульфовы люди съ ожесточеніемъ пустились ихъ преслѣдовать, одушевляясь надеждою захватить въ плѣнъ королевскаго сына и истребовать за него богатый выкупъ, или, можетъ-быть, увлекаясь побужденіемъ народной ненависти къ франкскому племени. Для взаимнаго поощрениія къ погони, или чтобъ сильнѣе задать бѣглецамъ страха, или просто отъ разгула южной веселости, они трубили на бѣгу въ охотничьи рога и трубы. Цѣлый день, припавъ къ гривѣ своего коня и побуждая его шпорой, Клодовигъ слышалъ за собою звуки роговъ и клики охотниковъ, гнавшихся по его слѣдамъ, словно въ лѣсу за оленемъ²¹. Но къ вечеру, по мѣрѣ того, какъ становилось темнѣе, погоня постепенно замедлялась, и вскорѣ Нейстрійцы могли продолжать путь свой свободнымъ шагомъ. Такъ возвратился юный Клодовигъ на берега Луары, къ стѣнамъ Анжера, изъ котораго недавно вышелъ, предводя многочисленнымъ войскомъ²².

Такой забавный конецъ похода, столь нагло предпринятаго, навелъ на душу Гильперика мрачную и гнѣвную досаду. Не одна корысть, но и оскорбленная гордость побуждали его отважиться на все, лишь бы только возвратить свои зовоеванія и отвѣчать на вызовъ, который, казалось, ему сдѣлали. Рѣшась блистательно отмстить за оскорбленіе своей чести, онъ собралъ на берегахъ Луары войско, гораздо многочисленнѣе перваго и ввѣрилъ надъ нимъ начальство Теодеберту, старшему изъ своихъ сыновей²³.

Осторожный Гонтранъ разсудилъ на этотъ разъ, что новое вмѣшательство съ его стороны будетъ, по всей справедливости, безполезно для примиренія братьевъ и конечно разорительно для него самого. Отказавшись отъ посредничества, онъ распорядился такъ, что въ случаѣ неудачи могъ остаться въ сторонѣ и не мѣшаться въ распрю. Заботу о примиреніи обоихъ королей онъ возложилъ на духовный соборъ; по его приказанію, всѣ епископы королевства, по своему положенію не принимавшіе участія въ царской ссорѣ, съѣхались въ нейтральномъ городѣ Парижѣ, куда по раздѣльному договору, не могъ вступить ни одинъ изъ сыновей Клотера безъ согласія двухъ другихъ²⁴. Соборъ отправилъ нейстрійскому королю самыя убѣдительныя посланія, сохранять клятвенный миръ и не посягать на права брата. Но рѣчи и посланія были безполезны. Гильперикъ, не внимая ничему, продолжалъ готовиться къ бою и члены собора возвратились къ королю Гонтрану съ единственнымъ плодомъ своего посольства: вѣстью о неизбѣжной войнѣ²⁵.

Между-тѣмъ, Теодебертъ перешелъ чрезъ Луару и совершилъ движеніе, представляющее нѣкоторое подобіие стратегическаго соображенія; вмѣсто того, чтобы, по примѣру младшаго своего брата, двинуться на Туръ, онъ пошелъ къ Пуатье, гдѣ австразійскіе вожди, начальствовавшіе въ Аквитаніи, сосредоточили свои силы. Главнѣйшій изъ нихъ, Гондебальдъ, имѣлъ неблагоразумную отважность сразиться на равнинѣ съ Нейстрійцами, превосходившими его своими силами и притомъ болѣе одушевленными, нежели войска, состоявшіе подъ его начальствомъ; онъ былъ совершенно разбитъ и въ одно сраженіе лишился всего²⁶. Побѣдители вошли въ Пуатье, и Теодебертъ владѣя этимъ городомъ въ центрѣ австразійской Аквитаніи, могъ свободо двинуться на любой изъ городовъ, которыми овладѣть ему надлежало. Онъ избралъ направленіе къ сѣверу и вступилъ въ турскія земли, лежащія на лѣвом берегу Луары. По отцовскому ли приказанію, или по собственному своему внушенію, онъ велъ войну жестокую, разнося всюду, гдѣ ни проходилъ, убійство и опустошеніе. Граждане Тура съ ужасомъ увидѣли со стѣнъ своихъ облака дыма, который, поднимаясь со всѣхъ сторонъ вокругъ, возвѣщалъ пожары сосѣднихъ деревень. Хотя они и были связаны съ королемъ Сигбертомъ священною клятвой, однако, заглушивъ религіозныя опасенія, сдались на произволъ побѣдителя и умоляли его быть только милосердымъ²⁷.

Покоривъ Пуатье и Туръ, нейстрійская армія осадила Лиможъ, который отворилъ ей ворота, и изъ Лиможа пошла на Кагоръ. Въ этомъ долгом шествіи, путь ея означенъ былъ разореніемъ селеній, грабежомъ домовъ и оскверненіемъ святыни. Храмы были опустошены и преданы сожженію, священники умерщвлены, инокини изнасилованы и монастыри разрушены до основанія²⁸. При слухѣ о такомъ опустошеніи, общій страхъ распространился по всей Аквитаніи, отъ береговъ Луары до Пиренеевъ. Эта обширная и прекрасная земля, куда шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ вступили Франки не врагами туземныхъ (исконныхъ) жителей, но противниками Готовъ, первыхъ ея властелиновъ, поборниками православной вѣры противъ еретической силы; эта благородная страна, по которой дважды проносилась брань, не оставивъ слѣда за собою, гдѣ римскіе нравы распространялись почти неприкосновенно, и германскіе государи, властвовавшіе за Луарой, были извѣстны только своей ревностью къ благочестію, страна эта внезапно была исторгнута изъ спокойствія, которым наслаждалась около полувѣка.

Зрѣлище такихъ жестокостей и святотатствъ поражало умы изумленіемъ и скорбію. Войну Теодеберта въ Аквитаніи уподобляли гоненію Діоклетіана²⁹; съ простодушнымъ удивленіемъ сравнивали преступленія и разбои гильпериковыхъ войскъ съ благочестивыми подвигами Клодовига Великаго, сооружившаго и украсившаго такое множество храмов. Епископы и аквитанскіе сенаторы, весь патріотизмъ которыхъ заключался в христіанскомъ вѣрованіи, то разглашали хулы и проклятія въ библейскомъ духѣ, то разсказывали одинъ другому съ улыбкой надежды о чудесахъ, которыя, по общимъ слухамъ, совершались в разныхъ мѣстахъ въ наказаніе за безчинство варваровъ³⁰. Такъ называли они Франковъ, но слово это само-по-себѣ не заключало въ себѣ никакого оскорбительнаго смысла: оно служило в Галліи только для означенія господствующаго племени, подобно тому, какъ туземное племя называли Римлянами.

Основаніем этихъ народныхъ разсказовъ, которымъ изумленное воображеніе придавало суевѣрный оттѣнокъ, нерѣдко бывалъ самый простой случай. Въ нѣсколькихъ льё отъ Тура, на правомъ берегу Луары, былъ монастырь, знаменитый мощами святаго Мартина; пока Франки опустошали правый берегъ, десятка два изъ нихъ взяли лодку, съ намѣреніемъ переправиться на другую сторону и разграбить богатую обитель. Не имѣя для управленія лодкой ни багровъ, ни веселъ, они употребили на то свои копья, держа ихъ лезвее къ верху, а другимъ концомъ упираясь въ рѣчное дно. Иноки, видя приближеніе Франковъ, не могли усомниться въ ихъ намѣреніяхъ и вышли къ нимъ на встрѣчу, восклицая: — «Берегитесь, варвары! Берегитесь тутъ приставать: это монастырь блаженнаго Мартина³¹» — Но не смотря на то, Франки высадились, перебили иноковъ, расколотили всю монастырскую движимость, похитили все, что было тамъ драгоцѣннаго, и, увязавъ, уложили на свое судно³². Лодка, дурно управляемая и черезъ мѣру нагруженная, наткнулась на одну изъ отмелей, засоряющихъ русло Луары, и сѣла на мель. Отъ колебанія, происшедшаго во время этой остановки, многіе изъ тѣхъ, которые управляли лодкой, стараясь всѣми силами сдвинуть тяжелое судно, оступились и попадали впередъ на остріе копій, воткнувшихся въ ихъ груди; другіе, объятые вмѣстѣ и ужасомъ и печалью, стали кричать о помощи. Тогда прибѣжали иноки, съ которыми Франки обошлись такъ дурно, и, подъѣхавъ на лодкѣ, и удивленіемъ увидѣли случившееся. — Взявъ назадъ, по настоянію своихъ грабителей, всю добычу, похищенную въ монастырѣ, иноки отплыли къ берегу, съ пѣніемъ за упокой тѣхъ, которые погибли такимъ неожиданнымъ образомъ³³.

Между-тѣмъ, какъ это происходило въ Аквитаніи, король Сигбертъ собиралъ всѣ силы своего королевства. Чтобъ идти на Теодеберта и принудить Гильперика отозвать его и войдти въ границы, назначенныя ему родственнымъ договоромъ. Онъ призвалъ къ оружію не только Франковъ съ береговъ Мааса, Мозеля и Рейна, но и всѣ зарейнскія германскиія племена, признававшія власть или покровительство сыновей Меровинга. Таковы были Свевы, или Швабы, и Алеманы, — послѣдній остатокъ двухъ нѣкогда могущественныхъ союзовъ; Тюринги и Баивары, сохранявшіе свою народность подъ управленіемъ наслѣдственныхъ герцоговъ; наконецъ, многіе народы Нижней-Германіи, отдѣлившіеся или по доброй волѣ, или насильственно, отъ страшнаго союза Саксовъ, — враговъ и соперниковъ франкскаго владычества³⁴. Эти зарейнскіе народы, какъ ихъ тогда называли, были совершенные язычники, и если тѣ изъ нихъ, которые были ближе къ гальскимъ предѣламъ, приняли нѣкоторыя сѣмена христіанства, то страннымъ образомъ примѣшивали къ нимъ обряды старой своей религіи, принося въ жертву животныхъ, а въ торжественныхъ случаяхъ даже людей³⁵. Къ такимъ свирѣпымъ наклонностямъ присоединялись хищничество и жажда завоеваній, влекшія ихъ на западъ и подстврекавшія искать за рѣкою, подобно Франкамъ, своей доли въ добычѣ и земляхъ Галліи.

Франки это знали и съ недовѣрчивостью наблюдали за малѣйшими движеніями своихъ соплеменниковъ, всегда готовыхъ переселиться по ихъ слѣдамъ, или попытаться покорить ихъ. Для отстраненія этой опасности, Клодовигъ Великій сразился съ Швабами и Алеманами въ знаменитой битвѣ при Толбіакѣ. За пораженіемъ этого авангарда зарейнскихъ народовъ послѣдовали другія побѣды, одержанныя преемниками Клодовига. Теодерикъ покорилъ Тюрингскій народъ и многія племена Саксовъ, и самъ Сигбертъ выказалъ противъ послѣднихъ свою дѣятельность и мужество. Какъ король восточной Франціи и стражъ общей границы, онъ держалъ германскіе народы въ страхѣ и уваженіи къ королевской власти Франковъ; но вербуя ихъ въ свое войско и ведя подъ своими знаменами въ средоточіе Галліи, онъ долженъ былъ возбудить въ нихъ старинную зависть и страсть къ завоеванію и воздвигнуть бурю, страшную вмѣстѣ и Галламъ и Франкамъ.

За то, что при извѣстіи о такомъ великомъ вооруженіи Австразіи, чувство безпокойства распространилось между подданными не только Гильперика, но даже и Гонтрана, который самъ раздѣлялъ ихъ опасенія. — Не смотря на малую наклонность свою затѣвать распрю безъ продолжительныхъ и сильныхъ на то побужденій, Гонтранъ не поколебался однако принять общее возстаніе за-рейнскихъ языческихъ народовъ за дѣйствие, враждебное всѣмъ христіанамъ въ Галліи, и на просьбу Гильперика о помощи далъ отвѣтъ благопріятный: — «Оба короля имѣли свиданіе», — говоритъ современный повѣствователь, — «и заключили союзъ подъ взаимною клятвой ни одному изъ нихъ не попускать своего брата на погибель³⁶. Предвидя, что Сигбергъ вознамѣрился идти на юго-западъ и занять какой-либо пунктъ на дорогѣ между Парижемъ и Туромъ, Гильперикъ сосредоточилъ свои силы на восточномъ берегу Сены, для воспрепятствованія переправы. Гонтранъ, съ своей стороны, прикрылъ войсками сѣверную свою границу, не обезпеченную никакими естественными преградами, и самъ переѣхалъ въ Труа, для наблюденія за ходомъ дѣлъ.

Въ 574-мъ году, войска австразійскаго короля, послѣ продолжительнаго похода, подошли наконецъ къ Арсису-на-Обѣ. Тутъ Сигбертъ остановился, и не двигаясь далѣе, ждалъ донесеній лазутчиковъ. Чтобы вступить въ королевство Гильперика, не перемѣняя направленія, Сигбертъ должен былъ перейдти Сену нѣсколько выше сліянія ея съ Обою, въ мѣстѣ, называвшемся тогда Двѣнадцать Мостовъ (les Douze-ponts), а нынѣ Мостъ-на-Сенѣ (Point-sur-Seine); но всѣ мосты были сняты, лодки отведены, и нейстрійскій король стоялъ не вдалекѣ станомъ, готовый сразиться, если непріятель предпрійметъ переправу въ бродъ³⁷. Льё въ десяти, безъ малаго, къ югу, Сена съ обоими своими берегами принадлежала къ государству, или, какъ тогда выражались къ удѣлу Гонтрана. Сигбертъ немедленно потребовалъ отъ него свободнаго пропуска. Отправленное имъ требованіе было коротко и ясно: — «Если ты не дозволишь мнѣ переправиться черезъ рѣку въ твоемъ удѣлѣ, то я пойду на тебя со всѣмъ своим войскомъ³⁸».

Присутстіе этой страшной арміи сильно подѣйствовало на воображеніе короля Гонтрана, и тѣ же самыя опасенія, которая заставили его соединиться съ Гильперикомъ, побудили разорвать этотъ союзъ и нарушить клятву. — Всѣ подробности, которыя онъ узнавалъ черезъ своихъ лазутчиковъ и мѣстныхъ жителей о числѣ и наружности австразійскихъ войскъ, рисовали страшными красками передъ нимъ опасность, въ которую отказъ могъ бы его повергнуть. Дѣствительно, если войска меровингскихъ королей обыкновенно бывали безпорядочны, то эти, дикимъ буйствомъ своимъ, превосходили все, чтó было извѣстно со времени великихъ нашествій. Отборныя дружины состояли изъ населявшаго берега Рейна франкскаго народа, наименѣе образованнаго, и едва лишь проникнутаго христіанскимъ духомъ; большая часть войска была орда варваровъ въ полномъ смыслѣ слова. То были странныя лица, какія рыскали по Галліи во времена Аттилы и Клодовига, и съ-тѣхъ-поръ встрѣчались только въ народныхъ преданіяхъ; тѣ воины съ отвисшими усами и волосами, подобранными въ кисть на темени, которые метали топоромъ въ лицо непріятелю и поражали его издали зубчатыми копьями³⁹. Подобное войско не могло обойдтись безъ грабительства, даже въ странѣ дружелюбной; но Гонтранъ предпочелъ лучше даже подвергнуться какимъ-нибудь кратковременным грабежамъ, нежели навлечь на себя всѣ случайности вторженія и побѣды. Онъ далъ свободный пропускъ, вѣроятно, черезъ мостъ въ Труа, и свидѣлся въ этомъ городѣ съ братомъ своимъ Сигбертомъ, которому клятвенно обеѣщалъ не-нарушимый миръ и искреннюю дружбу⁴⁰.

Узнавъ о такой измѣнѣ, Гильперикъ немедленно снялся съ позиціи своей на лѣвомъ берегу Сены и старался поспѣшнымх отступленіемъ укрыться внутрь своихъ владѣній. Онъ шелъ не останавливаясь до окрестностей Шартра и расположился станомъ на берегахъ Луары, близь селенія Аваллоціумъ, что нынѣ Аллюи, (Alluye)⁴¹. Во время этого продолжительнаго шествія, его постоянно преслѣдовали и тѣснили непріятельскія войска. Нѣсколько разъ, Сигбертъ, думая, что онъ остановится, вызывалъ его, по германскому обычаю, на битву; но нейстрійскій король, вмѣсто отвѣта, ускорялъ ходъ и продолжалъ свой путь. — Едва устроился онъ на новой позиціи, какъ вѣстникъ изъ австразійской арміи объявилъ ему слѣдующее предложеніе: — «Если ты не подлый человѣкъ, то готовь поле битвы и прійми сраженіе⁴²». — Никогда подобный вызовъ, сдѣланный Франку, не оставался безъ отвѣта, но Гильперикъ потерялъ всю свою природную гордость. Послѣ безполезныхъ усилій избѣжать непріятеля, доведенный до послѣдней крайности, и не чувствуя въ себѣ мужества вепря, окруженнаго псами, онъ прибѣгнулъ къ мольбамъ и просилъ мира, обѣщая дать полное удовлетвореніе.

Сигбертъ, не смотря на свой строптивый характеръ, былъ  однако великодушенъ; онъ согласился предать все забвенію, съ тѣмъ только, чтобы немедленно были ему отданы города Туръ, Пуатье, Лиможъ и Кагоръ, и чтобъ войска Теодеберта возвратились изъ-за Луары⁴³. Побѣжденный по собственному сознанію и вторично разочарованный въ своихъ надеждахъ, Гильперикъ присмирѣлъ, какъ звѣрь, пойманный въ тенета. Онъ даже выказалъ добродушіе, которое, казалось, смѣшано было въ германскомъ характерѣ съ самою звѣрскою свирѣпостію и самымъ хитрымъ эгоизмомъ, и безпокоился о томъ, что постигнетъ жителей четырехъ городовъ, которые ему подчинились. «Прости имъ, говорилъ онъ брату, и не взъискивай съ нихъ; ибо если они тебѣ и измѣнили, то потому только, что я мечемъ и огнемъ къ тому ихъ принудилъ». Сигбертъ былъ столько человѣколюбивъ, что внялъ такому заступленію⁴⁴.

Оба короля казались очень довольными другъ другом, но въ австразійской арміи возникло сильное неудовольствіе. Войска, набранныя за Рейномъ, роптали на неожиданный миръ, лишившій ихъ добычи, которую они надѣялись пріобрѣсть въ Галліи. Они негодовали на то, что были приведены издалека не для битвъ и поживы, обвиняли короля Сигберта въ томъ, что онъ отступился, когда долженъ былъ сразиться. Весь станъ былъ въ волненіи и готовился страшный бунтъ. Король, не обнаруживъ никакого смущенія, вскочилъ на коня и прискакалъ къ толпамъ, гдѣ вопіяли мятежники. — «Что у васъ?» — спросилъ онъ: — «чего вы хотите?» — Битвы! Закричали они со всѣхъ сторонъ. Дай намъ случай подраться и добыть сокровищъ, иначе мы не воротимся во свояси⁴⁵. Эта угроза могла повлесь за собою новое занятіе земель въ нѣдрахъ Галліи и раздробленіе франкскаго господства; но Сигбертъ ни мало не смутился и, сохраняя твердый видъ, успѣлъ безъ большаго труда усмирить гнѣвъ дикарей кроткими рѣчами и обѣщаніями.

Станъ сняли и войско тронулось обратно къ берегамъ Рейна. Оно пошло по парижской дорогѣ, но не вступало въ этотъ городъ, потому-что Сигбертъ, вѣрный своимъ обязательствамъ, уважалъ его неприкосновенность. Въ-продолженіи всего пути, австразійскія дружины разоряли мѣста, по которымъ проходили, и окрестности Парижа долго помнили ихъ шествіе. Большая часть селеній и деревень была выжжена, домы разграблены и множество жителей отведено въ неволю, такъ что король не могъ ни предупредить, ни остановить подобныхъ насилій. «Онъ просилъ и увѣщевал», говоритъ древній сказатель: — «не дѣлать этого, но не могъ превозмочь буйства народовъ, пришедшихъ съ другаго берега Рейна⁴⁶».

Эти язычники входили въ церкви только для того, чтобъ обворовать ихъ. Въ богатой базиликѣ Сен-Дени, одинъ изъ вождей взялъ кусокъ шелковой ткани, вышитой золотомъ и усыпанной драгоцѣнными каменьями, покрывавшей гробницу мученика; другой не убоялся влѣзть на самую гробницу достать оттуда и снять копьемъ изображеніе Св. Духа — золотаго голубя, привѣшеннаго къ карнизу придѣла⁴⁷. Эти грабежи и святотатства оскорбляли Сигберта, какъ короля и какъ христіанина; но чувствуя слабость вліянія своего на духъ войска, онъ поступилъ съ нимъ, как дѣдъ его Клодовигъ съ воиномъ, разбившимъ реймсскую чашу⁴⁸. Пока армія шла, онъ смотрѣлъ сквозь пальцы и скрывалъ свой гнѣвъ; но по возвращеніи, когда всѣ эти неукротимые воины, расходясь въ свои племена и жилища, разсѣялись по разнымъ мѣстамъ, онъ велѣлъ схватить по одиночкѣ и предать смерти тѣхъ, которые наиболѣе отличились разбоемъ и неповиновениемъ⁴⁹.

Подобныя опустошенія, кажется, ознаменовали переходъ Австразійцевъ и чрезъ сѣверные предѣлы гонтранова горолевства, и эта обида, тяжко его оскорбившая, повлекла разладъ между имъ и Сигбертомъ. Съ другой стороны, миролюбіе нейстрійскаго короля было непродолжительно; увидѣвъ себя внѣ опасности, онъ возвратился къ своей постоянной мысли и снова обратилъ жадные взоры на аквитанскіе города, которыми владѣлъ онъ короткое время. Ссора, возникшая между братьями, казалась ему благопріятнымъ обстоятельствомъ для возобновленія своего предпріятія; онъ поспѣшилъ воспользоваться случаемъ, и менѣе, нежели чрезъ годъ по заключеніи мира, послалъ сказать Гонтрану: «Пусть братъ мой послѣдуетъ за мною, повидаемся, и съ-обща пойдемъ на врага нашего, Сигберта⁵⁰». Предложеніе это было очень-охотно принято; оба короля имѣли свиданіе, одарили другъ друга въ знакъ дружбы и заключили наступательный союзъ противъ австразійскаго брата. Гильперикъ, въ полной надеждѣ на успѣхъ, послалъ къ берегамъ Луары новыя войска подъ начальствомъ сына своего, Теодеберта, вторично переправившагося черезъ нее въ 575 году, а самъ вступилъ въ реймскія земли, составлявшія западный предѣлъ Австразійскаго Королевства. Его нашествіе сопровождалось такими же опустошеніями, какъ и война Теодеберта въ Аквитаніи; онъ жегъ селенія, уничтожалъ жатвы и грабилъ все, чтò только можно было взять съ собою⁵¹. Слухъ объ этихъ хищеніяхъ дошелъ до Сигберта въ одно время съ извѣстіемъ о составленномъ противъ него союзѣ. Онъ уже разъ просилъ Гильперика вопреки настояніямъ своей жены, не хотѣвшей ни мира ни перемирія съ убійцей Галесвинты; теперь негодованіе его было взрывъ человѣка, простаго сердцемъ, но горячаго характеромъ, который вдругъ узнаетъ, что его обманули. Онъ разразился ругательствами и проклятіями. Но этотъ кипучій гневъ, родъ горячки, припадокъ, который могъ снова утихнуть отъ покорности врага, не былъ надеженъ и не удовлетворялъ Брунегильду. Она привела въ дѣйствіе все вліяніе свое на мужа, чтобы вселить въ душу его болѣе обдуманную жажду мщенія и направить его злобу къ единственной цѣли, братоубійству. «Разсчитаться съ злодѣемъ», — таковъ былъ вопль сестры Галесвинты. На этотъ разъ, Сигбертъ ее послушалъ, и съ цѣлію биться на смерть снова воззвалъ къ восточнымъ Франкамъ и за-рейнскимъ народамъ, призывая ихъ къ войнѣ на Гильперика⁵².

Для возбужденія этихъ людей, такъ мало сговорчивыхъ къ борьбѣ отчаянной, австрійскій король обѣщалъ имъ все: денегъ, добычи, даже города и земли въ Галліи. Онъ пошелъ прямо къ западу, на помощь реймсской области, что избавило его отъ заботъ на счетъ перехода черезъ Сену. При его приближеніи, Гильперикъ, избѣгая битвы, какъ и въ прежнюю войну, отступилъ вдоль по теченію Марны и искалъ удобной позиціи около Нижней Сены. Сигбертъ преслѣдовалъ его до самыхъ стѣнъ Парижа; но тутъ остановился, польстясь мыслію завладѣть городомъ, который считался въ то время весьма крѣпкимъ, и устроить въ немъ складъ для военныхъ запасовъ, а в случаѣ нужды и вѣрное убежище. Какъ ни благоразумна была такая мысль, однако, повинуясь ей, король австразійскій поступилъ дерзко, чего безъ сомнѣнія не решился бы сдѣлать, еслибъ жажда мщенія не заглушила въ немъ всякаго чувства совѣсти и страха.

По смыслу раздѣльнаго договора, заключеннаго восемь лѣтъ назадъ, Парижъ, размѣжеванный на три участка, считался городомъ нейтральнымъ, входъ въ который воспрещенъ былъ каждому изъ трехъ сыновей Клотера подъ самою священною клятвой — подъ опасеніемъ всевозможныхъ религіозныхъ страховъ. До-сихъ-поръ, ни одинъ изъ братьевъ не осмѣливался преступить клятву и презрѣть проклятія, призванныя на того, кто ее нарушилъ. Сигбертъ на это отважился: онъ предпочелъ скорѣе пожертвовать своей душою, нежели пренебречь единственнымъ средствомъ для успѣшнаго достиженія своей цѣли. Парижъ, дѣйствительно, былъ ему необходимъ, какъ опорный пунктъ, или, употребляя новѣйшее выраженіе, какъ базисъ дальнѣйшихъ его дѣйствій, смотря по тому, хотѣлъ-ли онъ идти на западъ против Гильперика, или на югъ, противъ Теодеберта. Итакъ, вопреки договору, онъ потребовалъ сдачи города, и вступилъ въ него безъ всякаго сопротивленія, потому-что Парижъ былъ охраняемъ только заступничествомъ святыхъ Поліевкта, Гиларія и Мартина⁵³.

Учредивъ свое пребываніе въ Парижѣ, король Сигбертъ прежде всего занялся отправленіемъ войскъ противъ Гильперикова сына, который, обѣгая Аквитанію по прошлогодней дорогѣ, вступилъ уже въ Лиможъ. Полоса земли между городами Туромъ и Шартромъ, заключавшая въ себѣ области Шатодёнъ и Вандомъ, принадлежала Австразійскому королевству; Сигбертъ рѣшился набрать тамъ войско, дабы сберечь тѣмъ силы, приведенныя имъ съ собою. Вѣстники его ходили изъ села в село, призывая всѣхъ свободныхъ мужей явиться въ назначенномъ мѣстѣ, въ какомъ кто могъ оружіи, отъ кирасы и копья до простаго ножа и окованной желѣзомъ дубины. Но ни въ городахъ, ни въ окрестностяхъ никто не отвѣчалъ на воззваніе, и не смотря на пеню въ шестьдесятъ золотыхъ солидовъ, налагаемую на ослушника королевскихъ повелѣній, жители Шатодёна, Вандома и окрестностей Тура не вооружались и не покидали жилищъ своихъ⁵⁴. Эти люди знали только одно, что земля ихъ составляетъ участокъ Сигберта, и что взимаемыя съ нихъ подати принадлежатъ австразійской казнѣ; а такъ-какъ король, от котораго они зависѣли, не давалъ имъ прежде чувствовать своей правительственной власти никакимъ дѣйствіемъ, и какъ приказаніе это впервые отъ него исходило, то они и не обратили на него большаго вниманія.

Еслибъ такое страдательное сопротивленіе было продолжительно то оно заставило бы австразійскаго короля раздѣлить свои силы. Для скорѣйшаго и миролюбиваго прекращенія этого сопротивленія, Сигбертъ отправилъ искуснѣйшихъ своихъ переговорщиковъ, Годегизеля, палатнаго мэра, и Гонтрана, по прозванію Бозе, то-есть человѣка хитраго, пронырыливаго и смѣтливаго, одареннаго, не смотря на свое германское происхожденіе, такою гибкостью ума, которая составляла принадлежность только галло-римскаго племени. Оба Австразійца успѣшно выполнили свое порученіе и вскорѣ перешли черезъ Луару съ войскомъ, плохо вооруженнымъ, но довольно многочисленнымъ для того, чтобъ осмѣлиться помѣрить силы съ Франками Теодеберта⁵⁵.

Эти Франки, и безъ того сильно напуганные извѣстіемъ объ австразійскомъ вторженіи, встревожились еще болѣе, когда узнали, что на нихъ идетъ войско, и что отступленіе имъ отрѣзано. Но Теодебертъ, какъ ни упало духомъ его войско, рѣшился, какъ истинный германскій вождь идти на встрѣчу непріятелю⁵⁶. Онъ выступилъ изъ Лиможа и шелъ занять позицію на берегахъ Шаранты, въ восьми илиде сяти миляхъ отъ Ангулема; во время этого перехода множество народа разбѣжалось, такъ-что передъ началомъ битвы онъ былъ почти всѣми оставленъ; не смотря на то, онъ сражался съ большимъ мужествомъ и былъ убитъ въ схваткѣ. Галльскіе поселяне, составлявшіе войско Годегизеля и Гонтрана-Бозе, не питали такого благоговѣнія къ потомкамъ Меровинга, какъ Франки: безъ уваженія къ длиннымъ волосамъ, отличавшимъ сына короля Гильперика отъ прочихъ, они обобрали его наравнѣ съ другими трупами и оставили нагимъ на полѣ битвы. Но вождь австразійскій, по имени Арнульфъ, убоялся такого нечестія и хотя былъ врагомъ Теодеберта, однако съ почтеніемъ поднялъ тѣло юнаго принца, обмылъ его по обыкновенію и, облачивъ въ богатыя одежды, похоронилъ на собственный счетъ въ городѣ Ангулемѣ⁵⁷.

Между-тѣмъ король Гонтранъ, вторично уступивъ наклонности своей къ спокойствію, или побуждаемый страхомъ, примирился съ Сигбертомъ. Гильперикъ узналъ объ этой новой измѣнѣ въ одно время съ вѣстию о смерти сына и истребленіи аквитанскаго войска. Приведенный этимъ двойнымъ несчастіемъ въ совершенное отчаяніе и помышляя только о спасеніи жизни, онъ оставилъ берега Сены, поспѣшно прошелъ чрезъ все свое королевство, и укрылся въ стѣнахъ Турнэ съ женою, дѣтьми и преданными ему воинами⁵⁸. Крѣпкое положеніе этого города, первобытной столицы франкскаго государства, побудило Гильперика избрать въ немъ убѣжище. Въ ожиданіи осады, онъ занялся наборомъ людей и пополненіемъ боевыхъ запасовъ, пока Сигбертъ, свободный въ своихъ движеніяхъ по всей Нейстріи, забиралъ города этого королевства.

Заняв тѣ, которые лежали къ сѣверу и востоку отъ Парижа, онъ направился на западъ, рѣшась все завоеванное, и города и земли, отдать въ уплату своимъ за-рейнскимъ воинамъ. Намѣреніе это возбудило во всѣхъ Франкахъ, даже австразійскихъ, сильныя опасенія⁵⁹. Австразійцы не желали имѣть своихъ природныхъ враговъ сосѣдями въ Галліи, а Нейстрійцы, съ своей стороны, страшились утраты собственности, порабощенія, и всѣхъ бѣдствий, неразлучныхъ съ завоеваніемъ страны. Первые представили королю возраженія и роптали; вторые съ нимъ переговаривались. Обсудивъ между собою, какъ поступить въ такихъ тѣсныхъ обстоятельствахъ, вожди и ариманы Нейстріи отправили къ Сигберту посланіе въ слѣдующихъ выраженіяхъ: «Франки, которые прежде стояли за короля Гильдеберта, а потомъ сдѣлались ленниками (homes liges) короля Гильперика, хотятъ нынѣ предаться тебѣ, и предлагаютъ, если прійдешъ къ нимъ, поставить тебя королемъ надъ собою⁶⁰».

Таковъ былъ нѣсколько странный языкъ германской политики, и такимъ-то образомъ Франки пользовались правомъ покидать правившаго ими государя и переходить подъ власть другаго потомка Меровинга. Королевская сила каждаго изъ сыновей Клотера заключалась не столько въ обширности и богатствѣ земель, составлявшихъ ихъ владѣнія, сколько въ числѣ воиновъ, которые состояли подъ ихъ покровительствомъ, и, по германскому выраженію, повиновались устамъ ихъ⁶¹. Не было ничего положительнаго, или постояннаго, въ распредѣленіи франкскаго народонаселенія между королями, силу которыхъ оно составляло; оно не соотвѣтствовало въ точности очертанію земель, такъ что иной государь мог имѣть вассаловъ даже въ чужомъ королевствѣ. Между этими вассалами или людьми, самые преданные, самые полезные, какъ тогда выражались, были тѣ, которые, живя близъ короля и составляя его постоянную стражу, пользовались, въ видѣ платы, общимъ съ нимъ столомъ, или произведеніями его помѣстій. Менѣе можно было полагаться на вѣрность тѣхъ, которыя поселялись вдалекѣ, въ собственныхъ своихъ жилищахъ, пользовались, съ королевскаго согласія, феодомъ или землями въ видѣ вознагражденія⁶². Они-то, для спасенія своей собственности, измѣнили дѣлу Гильперика и предложили королевство Сигберту; напротивъ того, первые, болѣе вѣрные, но не столь многочисленные, послѣдовали за бѣжавшимъ королемъ своимъ въ Турнэ. Сигбертъ съ радостію принялъ посольство и предложеніе Нейстрійцевъ; онъ увѣрилъ ихъ клятвою, что ни одинъ городъ не будетъ преданъ войскамъ на разграбленіе и обѣщалъ прибыть въ собраніе, гдѣ, по обычаю предковъ, его должны были возвести на царство. Потомъ онъ совершилъ родъ военнаго обозрѣнія до предѣловъ Руана, и удостовѣрясь, что ни одинъ изъ крѣпкихъ городовъ на западѣ не расположенъ ему сопротивляться, возвратился въ Парижъ.

Брунегильда, желая предостеречь мужа отъ возврата къ братской любви и для личнаго надзора за исполненіемъ своего мщенія, оставила городъ Мецъ и прибыла къ Сигберту. Она была такъ увѣрена въ несомнѣнности своего торжества, что предприняла это путешествіе съ обѣими дочерьми, Ингондою и Клодесвиндою, и сыномъ Гильдебертомъ, четырехъ-лѣтнимъ ребенкомъ. Повозки съ ея имуществомъ были наполнены сокровищами и всѣмъ, чтò только было у нея лучшаго изъ золотыхъ уборовъ и драгоцѣнныхъ вещей⁶³. Казалось, она изъ женскаго тщеславія хотѣла всѣхъ ослѣпить и явиться въ одно и то же время и великолѣпною въ своемъ уборѣ и грозною для враговъ. Эта королева, еще юная и замѣчательная по красотѣ своей, лучше другихъ меровингскихъ супругъ соотвѣтствовала понятію о царицѣ, которое галльскій народъ создавалъ себѣ по преданіямъ римской имперіи. Дочь короля, рожденная въ странѣ, гдѣ королевская власть, хотя и въ варварскомъ племени, однако являла величіе совершенно царственное, Брунегильда вселяла общее уваженіе высокимъ родомъ и достоинствомъ своего обхожденія. Въ день ея вступленія въ Парижъ, жители толпами стремились къ ней на встрѣчу; духовенство и особы сенаторскихъ фамилій спѣшили привѣствовать ее; но человѣкъ, который, по духовному и вмѣстѣ съ тѣмъ правительственному званію, стоялъ въ главѣ всего народа, епископъ Германъ или Жермень, чтимый нынѣ во святыхъ, не явился для встрѣчи.

То был поборникъ просвѣщенія и христіанской вѣры, одна изъ техъ нѣжныхъ организацій, которымъ зрѣлище римскаго міра, подвластнаго варварамъ, причиняло нестерпимое отвращеніе, и которыя истощали силы свои въ тщетной борьбѣ съ свирѣпымъ насиліемъ и страстями королей. Съ самаго начала междоусобной войны, святый Жермень старался быть посредникомъ между Гильперикомъ и Сигбертомъ, а по прибытіи послѣдняго, тщетно возобновлялъ свое ходатайство и увѣщанія. Утомленіе и печаль разстроили его здоровье; онъ занемогъ и во время тѣлесныхъ страданій, настоящая и будущая судьба Галліи представлялись ему въ краскахъ еще болѣе мрачныхъ. — «Отъ-чего» — восклицалъ онъ: — «не имѣемъ мы минуты спокойствія? Отъ-чего не можемъ сказать, подобно апостоламъ, въ промежуткѣ двухъ гоненій: Вотъ наконецъ сносные дня⁶⁴»? Одержимый недугомъ, не будучи въ состояніи высказать Брунегильдѣ своихъ увѣщаній въ пользу міра, онъ изложилъ ихъ письменно. Письмо это, переданное ей церковникомъ франкскаго происхожденія, по имени Гондульфомъ, и дошедшее до насъ, начинается почтительными извиненіями и увѣреніями въ преданности; потомъ продолжается слѣдующимъ образомъ:

«Стану ли я повторять слухи, которые ходятъ въ народѣ? Они смущаютъ меня и я желалъ бы имѣть возможность скрыть ихъ отъ вашего свѣдѣнія? Говорятъ, что ваши совѣты и наущенія побуждаютъ преславнаго короля Сигберта къ упорному ожестченію въ погибели нашего края. — Если я повторяю подобные толки, то не потому-что имъ вѣрю, но дабы упросить васъ не давать никакого повода къ такимъ важнымъ обвиненіямъ. Хотя земля наша съ давнихъ уже поръ не можетъ назваться счастливою, однако мы еще не отчаиваемся въ Божіемъ милосердіи, которое властно остановить мстительную руку, лишь бы тѣ, на комъ возлежитъ правленіе, не увлекались жаждою убійства, любостяжаніемъ, источникомъ всякаго зла, и гнѣвомъ, потемняющимъ здравый разумъ⁶⁵.

«Богу это извѣстно, мнѣ и того довольно; я желалъ бы умереть для продленія ихъ дней, желалъ бы умереть прежде ихъ, дабы не видѣть на глазах своихъ погибели ни ихъ самихъ, ни нашего края. Но они не перестаютъ пребывать въ безпрерывной войнѣ и распрѣ; обвиняя другъ друга, ни мало не помышляя о судѣ Божіемъ и не желая ничего предоставить опредѣленію Его всемогущей воли. Какъ ни одинъ изъ нихъ мнѣ не внемлетъ, то я къ вамъ обращаю мое моленіе, ибо если, ради ихъ раздоровъ, королевство склонится къ гибели, то ни вамъ, ни дѣтямъ вашимъ великаго торжества въ томъ не будетъ. Да возрадуется же эта страна, принявъ васъ къ себѣ; явите, что вы призваны для спасенія, а не для погибели ея; укротивъ гнѣвъ короля, склонивъ его терпѣливо ждать суда Божіяго, вы разсѣете въ прахъ всѣ дурные толки народа⁶⁶.

«Съ горестью пишу къ вамъ объ этомъ, ибо знаю какъ ниспровергаются цари и народы, оскорбляющіе Господа. Кто надѣется на силу собственной руки своей, будетъ попранъ и не стяжаетъ побѣды; кто довѣрчиво полагается на многочисленность своихъ воиновъ, тотъ далекъ отъ безопасности и впадетъ въ страхъ смерти; кто величается сокровищами сребра и злата, тотъ подвергается поруганію и бѣдствію прежде, нежели насытитъ свое любостяжаніе. Такъ мы читаемъ во Св. Писаніи⁶⁷.

«Безславно побѣдить собственнаго брата, повергнуть въ униженіе родное семейство и разорить владѣніе, основанное предками. Кто ратуетъ другъ противъ друга, тотъ ратуетъ самъ противъ себя; каждый изъ нихъ стремится къ разрушенію собственнаго своего блага, а врагъ, стрегущій ихъ и уже близкій къ нимъ, радуется, видя ихъ погибель… Мы читаемъ, что царица Эсѳирь была орудіемъ Бога для спасенія цѣлаго народа; возсіяйте же и вы благоразуміемъ и чистотою вашей вѣры, отклоняя государя короля Сигберта отъ намѣренія, противнаго Божескому закону и даруя народу наслажденіе благами мира, пока вѣрный Судія не изглаголетъ суда своего. Кто отвергнетъ любовь братскую, пренебрежетъ увѣщанія супруги, не вонметъ гласу истины, на того всѣ пророки ополчатся глаголомъ; того всѣ апостолы поразятъ проклятіемъ и самъ Богъ разсудитъ его по своей всемогущей волѣ⁶⁸».

Чувство горести, напечатлѣнное на каждомъ словѣ этого письма, нѣсколько высокомѣрная важность слога и даже презрительный способъ рѣчи о короляхъ, не называя ихъ, все это имѣло въ себѣ нѣчто повелительное; но все было безполезно. Брунегильда имѣла характеръ въ высшей степени мстительный и непреклонный, образецъ котораго олицетворенъ въ древней германской поэзіи и въ женщинѣ того же имени⁶⁹. Она не обратила вниманія ни на угрозы религіи, ни на эти старыя предостереженія людской опытности въ превратность счастія. Ни мало не помышляя о своемъ положеніи, дѣйствительно затруднительномъ въ томъ случаѣ, если бы мужъ подвергся какой нибудь неудачѣ, она болѣе нежели когда-либо сгарала нетерпѣніемъ дождаться отъѣзда его въ Турнэ, чтобъ нанести тамъ послѣдній ударъ и увѣнчать свою побѣду братоубійствомъ.

Сигбертъ послалъ сначала часть войска обложить Турнэ и начать осаду; самъ же готовился къ отправленію туда, гдѣ предназначено было поставить его королемъ западныхъ Франковъ⁷⁰. Ни Парижъ, ни другой какой городъ не могли быть удобны для этого обряда, которому надлежало совершиться на открытомъ воздухѣ, посреди воинскаго стана. Сборнымъ мѣстомъ избрано было казенное помѣстье Нейстрійскаго королевства, Витрина-Скарпе, потому ли, что оно лежало невдалекѣ отъ Турнѣ, или, можетъ-быть, потому-что сѣверное положеніе дѣлало его болѣе удобнымъ для сбора франкскаго народа, который чѣмъ ближе къ сѣверу, тѣмъ гуще населялъ Галлію. Въ минуту отъѣзда, когда король отправлялся въ путь, въ сопровожденіи отборной дружины всадниковъ, всѣхъ однако вооруженныхъ раскрашенными щитами и копьями со значкомъ, внезапно предсталъ предъ нимъ мужъ, блѣдный, въ святительскомъ облаченіи; то былъ епископъ Жермень, возставшій съ одра болѣзни для послѣдней и торжественной попытки къ примиренію. — «Король Сигбертъ», — сказалъ онъ: «если ты идешь не съ тѣмъ, чтобы умертвить своего брата, то возвратишься здравъ и побѣдоносенъ; но если у тебя другая мысль, то умрешь самъ, ибо рекъ Господь устами Соломона: копаяй яму для брата впадетъ въ ню⁷¹». Король ни мало не былъ смущенъ этой неожиданной рѣчью, намѣреніе его было твердо и онъ увѣренъ былъ въ побѣдѣ. Онъ проѣхалъ мимо, не отвѣтивъ ни слова, и скоро потерялъ изъ виду городскія ворота, за которыми жена и трое дѣтей остались до возвращенія его.

Проездъ Сигберта черезъ королевство, которое должно было сдѣлаться ему достояниіемъ по праву избранія, казался предварительнымъ торжествомъ. Городскіе жители галльскаго происхожденія и духовенство встрѣчали его съ крестнымъ ходомъ; Франки садились на коней и примыкали къ его поѣзду. Всюду раздавались клики на языкахъ латинскомъ и древне-германскомъ⁷². Отъ береговъ Сены до Соммы, Галло-Римляне, въ-отношеніи къ численности, были господствующимъ народомъ: но къ сѣверу отъ этой рѣки германскій оттѣнокъ обнаруживался все болѣе и болѣе. Чѣмъ далѣе подвигались впередъ, тѣмъ чаще въ массѣ туземцевъ являлись лица франкскаго происхожденія: они не составляли, подобно тому, какъ въ центрѣ Галліи, только небольшія дружины праздныхъ воиновъ, разселенныхъ вдалекѣ одни отъ другихъ, но жили племенами и земледѣльческими поселеніями по берегамъ болотъ и окраинамъ лѣсовъ бельгійской провинціи. Витри, близъ Дуэ, находился, такъ-сказать, на рубежѣ между этими двумя полосами; Франки сѣверные, хлѣбопашцы и фермеры, и Франки южные, боевые вассалы, съ равнымъ удобствомъ могли тамъ сойдтись для введенія новаго короля. Одинъ только изъ числа богатыхъ владѣльцевъ и вождей Нейстрійскаго Королевства, по имени Ансовальдъ, не явился на сборище; отсутствіе его было замѣчено и въ-последствіи прославило его за вѣрность королю въ несчастіи⁷³.

Обрядъ совершился на равнинѣ, окруженной шатрами и ставками тѣхъ, кому, за недостаткомъ помѣщенія въ строеніяхъ помѣстья Витри, пришлось располагаться въ открытомъ полѣ. Франки, въ полномъ вооруженіи, образовали обширный кругъ, въ срединѣ котораго сталъ король Сигбертъ, въ кругу своихъ чиновъ и знатнѣйшихъ сановниковъ. Къ нему подошли четыре силные воина, держа щитъ, на который они посадили короля и подняли на плечи. На такомъ подвижномъ тронѣ Сигбертъ трижды обнесенъ былъ по кругу, сопровождаемый вождями и привѣтствуемый толпою, которая, желая придать болѣе грома своимъ кликамъ, ударяла плоскою стороною мечей о щиты, окованные желѣзомъ⁷⁴. Послѣ третьяго круга, посвященіе короля по древнимъ германскимъ обрядамъ было совершено вполнѣ, и съ этой минуты Сигбертъ имѣлъ право воспользоваться названіемъ короля Франковъ, какъ Остеръ, такъ и Неостеръ-Рика. Остальная часть дня и много послѣдовавшихъ за тѣмъ дней прошли въ увеселеніяхъ, примѣрныхъ битвахъ и великолѣпныхъ пирахъ, на которыхъ король, не жалѣя запасовъ, собранныхъ въ Витри, угощалъ всѣхъ и каждаго въ своемъ новомъ помѣстьѣ.

Въ нѣсколькихъ миляхъ оттуда, Турнэ, осажденный австразійскимъ войскомъ, былъ театромъ сценъ совсѣмъ инаго рода. Гильперикъ на сколько доступно было его грубой организаціи предаваться душевнымъ страданіямъ, чувствовалъ горесть короля, всѣми покинутаго и низложеннаго; Фредегонда, въ волненіяхъ отъ страха и отчаянія, приходила какъ дикій звѣрь в бѣшенство. Во время пріѣзда в Турнэ, она была беременна и почти на сносѣ, вскорѣ потомъ, посреди тревогъ осады и опасеній смерти, одолѣвавшихъ ее денно и нощно, она родила сына. Въ первую минуту, по неимѣнію присмотра и пищи, она хотѣла бросить и сгубить ребенка, котораго считала новою причиной опасности; — но то было лишь мгновенною мыслію и материнскій инстинктъ превозмогъ. Новорожденный былъ окрещенъ и воспріятъ отъ купели епископомъ города Турнэ, при чемъ, вопреки франкскимъ обычаямъ, получилъ чуждое германскому языку имя Самсона, которое родители его, бѣдствуя, избрали въ предзнаменованіе своего освобожденія.

Считая положеніе свое почти безнадежнымъ, король ждалъ развязки съ какимъ-то безстрастіемъ; но королева, не столь вялая духомъ, придумывала тысячу различныхъ средствъ, составляла проекты для бѣгства, и осматриваясь кругомъ, стерегла малѣйшій лучъ надежды. Между воинами, пришедшими въ Турнэ дѣлить участь своего государя, она замѣтила двухъ, которые лицомъ и рѣчами обнаруживали глубокое сочувствіе и преданность: то было двое юношей, родомъ изъ теруанской области, происхожденіемъ Франки, склонные къ тому фанатическому самоотверженію, которымъ такъ тщеславились вассалы среднихъ вѣковъ. Для привлеченія этихъ двухъ воиновъ, Фредегонда употребила все свое искусство, всѣ обаянія своего сана: она призвала ихъ къ себѣ, говорила о своемъ злополучіи и безнадежности, отуманила головы ихъ хмѣльными напитками, и когда увѣрилась, что они словно обморочены, стала убѣждать ихъ отправиться въ Витри и умертвить короля Сигберта. Молодые воины обѣщали исполнить все, что бы ни приказала имъ королева; тогда вручивъ каждому изъ нихъ по длинному ножу, или, какъ называли ихъ Франки, скрамасаксы, лезвее ихъ, для большей предосторожности, она напоила ядомъ. ⁷⁵— «Идите» — сказала она имъ: — «и если воротитесь живы, я осыплю почестями и васъ и потомство ваше; если же падете, то во всѣ святые мѣста раздамъ за васъ милостыню».

Юноши вышли изъ Турнэ и, выдавъ себя за бѣглецовъ, прошли сквозь австразійское войско и направились по дорогѣ, ведшей къ королевскому помѣстью Витри. Когда они прибыли, во всѣхъ палатахъ раздавалось еще веселіе пировъ и празднествъ. Они объявили, что пришли изъ Нейстрійскаго королевства поклониться королю Сигберту и говорить съ нимъ. Въ эти первые дни царствованія, Сигбертъ старался быть привѣтливымъ и принималъ всякаго, кто требовалъ отъ него суда или защиты. Нейстрійцы просили свиданія на-единѣ и были безъ труда къ тому допущены; ножи, заткнутые за поясомъ, не возбудили ни малѣйшаго подозрѣния, потому-что составляли принадлежность германской одежды. Пока король слушалъ ихъ благосклонно, одного съ одной, а другаго съ другой стороны, они разомъ выхватили свои скрамасаксы и въ то же время нанесли ему два удара въ бока. Сигбертъ вскрикнулъ и упалъ мертвый. На этотъ крикъ вбѣжали съ обнаженными мечами королевскій окольничій (camerier) Гарегизель, и одинъ Готъ, по имени Сигила; первый былъ убитъ, а второй раненъ убійцами, оборонявшимися съ изступленною яростью. Но вслѣдъ за тѣмъ подоспѣли другіе вооруженные воины, комната наполнилась народомъ и оба Нейстрійца, окруженные со всѣхъ сторонъ, пали въ неравномъ бою⁷⁶.

Узнавъ объ этомъ происшествіи, Австразійцы, осаждавшіе Турнэ, поспѣшно снялись и пошли обратно въ свою землю. Каждый изъ нихъ нетерпѣпливо желалъ узнать, чтò происходитъ у него дома, потому-что неожиданная смерть короля должна была возбудить въ Австразіи тму безпорядковъ, насілий и грабежей. Такимъ образомъ эта страшная и многочисленная армія потекла обратно къ Рейну, оставивъ Гильперика безъ непріятеля и давъ ему свободу двинуться куда угодно. — Избѣжавъ почти несомнѣнной смерти, онъ покинулъ Турнэ, дабы сперва вступить во владѣніе своим королевствомъ. Помѣстье Витри, свидѣтель столькихъ событій, было мѣстомъ, куда онъ прежде всего отправился. Онъ не нашелъ уже тамъ блистательнаго сборища Нейстрійцевъ; всѣ они возвратились къ своимъ занятіямъ; только нѣсколько австразійскихъ слугъ стерегли тѣло Сигберта. Гильперикъ увидѣлъ трупъ этотъ безъ угрызеній совѣсти и безъ вражды, и пожелалъ, чтобы похороны брата были достойны королевскаго сана. По его приказанію, Сигбертъ былъ облеченъ, по германскому обычаю, въ драгоцѣнныя одежды и оружіе, и великолѣпно погребенъ въ деревнѣ Ламбръ на Скарпѣ⁷⁷.

Такова была развязка этой длинной драмы, начавшейся убійствомъ и окончившейся тѣмъ же; — настоящей трагедіи, въ которой есть все: и страсти, и характеры, и суровый рокъ, составлявшій душу древней трагедіи и придающій событіямъ дѣйствительной жизни высокое величіе поэзіи. Нигдѣ не видна такъ ясно печать непреодолимой судьбы, какъ въ исторіи меровингской династіи. Эти потомки полудикихъ завоевателей, наслѣдовавшіе понятія своихъ отцовъ, среди наслажденій роскоши и искушеній власти не знали страстямъ и желаніямъ своимъ ни мѣры ни предѣловъ. Тщетно дюди, болѣе ихъ оытные въ дѣлахъ міра и поступкахъ жизни, возвышали голосъ свой склоняя ихъ къ умѣренности и благоразумію; они не внимали ни чему и губили себя по невѣжеству. И тогда говорили: перстъ Божій на нихъ. Таково христіанское изреченіе; но видя, какъ слѣпо увлекались они потокмъ своихъ грубыхъ побужденій и безпорядочныхъ страстей, подобно лодкѣ, уносимой теченіемъ, можно было, даже не бывъ пророкомъ, угадать и предсказать конецъ, ожидавшій почти всѣхъ ихъ.

Однажды, когда семейство Гильперика, возстановленное въ своемъ велічии, жило въ бренскихъ хоромахъ, два галльскіе епископа Сальвій Альбійскій и Григорій Турскій, прогуливались вдвоемъ вокругъ дворца, послѣ аудіенціи. Среди бесѣды, какъ-бы пораженный внезапню мыслію, Сальвій вдругъ прервалъ разговоръ и сказалъ Григорію: — «Не видишь ли чего надъ кровлей этого зданія»? — Вижу, отвѣчалъ турскій епископъ: — новый теремъ, выстроенный королемъ. — «И больше ничего не замѣчаешь»? — Ничего, возразилъ Григорій: — если ты усмотрѣлъ нѣчто, скажи мнѣ, что такое? — Епископъ Сальвій глубоко вздохнулъ и сказалъ: — «Я вижу мечъ гнѣва Божьяго, висящій надъ этимъ домомъ⁷⁸». Черезъ пять лѣтъ, король нейстрійскій погибъ жестокою смертью.

Примѣчанія